Юрий Чайковский - Мысы Ледовитого напоминают

В виновность царевича поверили очень и очень многие современники, но отнюдь не все: слухи об отце, забившем сына насмерть в застенке Петропавловской крепости, пошли по столице сразу же и распространялись по стране тем вернее, чем злее царь карал их носителей.

Что касается московских казней (Глебов, Досифей и многие другие), то состав жертв их и свирепость не были обоснованы ничем, в том числе не следовали и из царских манифестов, так что царю осталось только скрывать суть дела. Меры к этому он принимал странные, явно в растерянности, и эффект тоже был противоположен желаемому.

Так, его запрет весной 1718 года, во время московского процесса над Глебовым и другими, на всякое сообщение Петербурга с Москвой побудил западных дипломатов счесть московские события главными и тщательно собирать сведения, благодаря чему мы о них многое знаем. Через сто лет французскую часть их собрал известный либерал Александр Тургенев, от которого мы узнаём, что Пётр был в полной растерянности (добавлю: от им же содеянного), требовал от иностранцев «не давать много воли языкам в настоящих обстоятельствах» и даже арестовал двух посланников [Тургенев, 1843, с. 8].

Это, как и насилие над царскими особами, вызвало огромный политический скандал, самым тяжёлым для России итогом которого был разрыв отношений с Англией (1719), главным тогда торговым партнёром. Они были восстановлены лишь через 12 лет (при Анне Иоанновне) после долгих переговоров при посредстве Франции и Швеции, которые вёл президент Коллегии иностранных дел вице-канцлер Андрей Остерман, о чём будет речь далее, в Очерке 4.

Едва ли наши будущие герои, пока ещё ученики Морской Академии, могли хоть сколько-то разобраться в деле погибшего царевича. Куда вернее, что они вместе с большинством простодушно верили царским негодующим манифестам, однако дальнейшие события заставили размышлять даже многих тугодумов. Дело в том, что царь, убив одного наследника и потеряв другого от болезни (малолетний Пётр Петрович, сын Екатерины, не прожил и десяти месяцев после гибели Алексея), стал вовсе не подыскивать преемника среди соратников, а истреблять самих соратников. Делал он это и раньше, но теперь жертвы выстраивались в зловещие цепочки.

Например, как подробно сказано в 4–10(статья помещена в качестве Приложенияк Очеркам 3и 4), через полгода после гибели Алексея царь приказал арестовать московского и сибирского губернатора Матвея Гагарина, лучшего из своих губернаторов [55] «Сей боярин, впоследствии злополучный, много содействовал устроению губернии и осведомлению о ней на всем пространстве…» [Словцов, с. 183]. . Год сидел тот под караулом без всяких допросов, просто в силу доноса. Затем, после пыток и «суда», он был повешен, причём царь долго огорчался поспешности и лёгкости казни, так что распадавшийся труп князя перевешивали в Петербурге с места на место более года, а когда он был, наконец, похоронен, неизвестно [Корсакова, 1913].

Памятная доска Матвею Гагарину

Тобольск, 2012 год

Его обвиняли в огромном казнокрадстве [56] Как видно из текста приговора Гагарину (СИРИО, т. 11, с. 421–422), доказательная база мало занимала царя, а «суд» и вовсе лишь узаконил своим приговором конфискацию огромных богатств князя. Дипломаты сообщали, что, «как уверяют», лишь меньшая часть его богатств достигала трёх млн руб. [Бродель, с 457]. В деле этого нет, в таких размерах воровал один только Меншиков, наказаний всегда избегавший. , но этим занимались тогда едва ли не все сановники, так что казнь этим обвинением, вопреки учебникам, не объясняется. Важнее, что из его денег было начато финансирование Низового (Астраханского) похода (СИРИО, т. 11, с. 474), который позже вылился в знаменитый Персидский поход.

И Гагарину ещё повезло. Так, обер-фискал Алексей Нестеров, на чьих обвинениях строилось дело Гагарина, через 3 года тоже был, после чудовищных (даже по тем временам) пыток, колесован. (Как любил Пётр, колесо останавливали для «допроса» казнимого, уже неспособного говорить.) Был обезглавлен и фискал Савва Попцов, который под пыткой донёс на Нестерова; затем Скорняков-Писарев, ведший уголовные дела фискалов, был приговорён к смерти, замененной у эшафота на службу рядовым, с конфискацией имений. Та же участь (помилование у эшафота и конфискация имений) ждала и Петра Шафирова, вице-канцлера, посмевшего обвинить Писарева в лихоимстве. Все они, кроме Попцова, были ближайшими сподвижниками Петра, причём Шафиров в 1711 году спас царя от турецкого плена, а Нестеров был одним из главных советников царя. (Именно он убедил царя перейти от явно негодных подворных переписей к подушным, чем заложил основу российской демографии.)