Натан Эйдельман - Из потаенной истории России XVIII–XIX веков

Чем позже рассказ, тем «обман» задним числом делался все сильнее…

Читаем далее рассказ Беннигсена.

К ночи он вместе с Зубовыми приходит на квартиру генерала Талызина, где собралось множество офицеров, выслушивающих инструкции Палена. В полночь вышли, разделившись на две колонны: «Во главе первой — князь Зубов, его два брата, Николай и Валерьян, и я…»

Как видим, Беннигсен (в письме к Фоку) ставит себя на последнее место после более главных. Беннигсен-Ланжерон правдивее: «Все были по меньшей мере разгорячены шампанским, которое Пален велел подать (мне он запретил пить и сам не пил). Нас собралось человек 60; мы разделились на две колонны: Пален с одной из них прошел по главной лестнице… А я с другой колонной направился по лестнице, ведущей к церкви».

Не для того Пален вызывал его из глуши, чтобы увеличить число участников еще на единицу. Вызвал, чтобы — возглавить: хорошо знал ганноверца и был знаком с его спокойным стилем… К тому же в такие минуты немаловажен и внешний вид: высокий рост, обилие орденов… Зубовы — все молодцы как на подбор, но Беннигсен особенно эффектен. Припомним пушкинское:

Ленты, ордена: на убийство как на парад! Это, разумеется, не случайно; этим подчеркивается «высшая законность», государственный характер совершаемого, все и делается для максимального воздействия на солдат: рослые, мощные, в полном параде генералы соответствуют народному понятию о «важных лицах»…

Колонна Палена блокирует дворец извне. Беннигсен, Зубовы и несколько офицеров проходят внутрь…

Тут Беннигсен-мемуарист и несколько Беннигсенов-рассказчиков стараются умолчать о важной подробности, но один из них проговаривается точному, умному, памятливому князю Адаму Чарторыйскому: когда во дворце раздались крики, шум, поднятые камер-лакеями Павла, «шедший во главе отряда Зубов растерялся и уже хотел скрыться, увлекая за собою других; но в это время к нему подошел генерал Беннигсен и, схватив его за руку, сказал: „Как? Вы сами привели нас сюда и теперь хотите отступать? Это невозможно, мы слишком далеко зашли, чтобы слушаться ваших советов, которые нас ведут к гибели. Жребий брошен, надо действовать. Вперед!“ — Слова эти я слышал впоследствии от самого Беннигсена».

Немецкий писатель Коцебу, находившийся в Петербурге, очевидно, также знал об этой истории от самого Беннигсена: «Князь Зубов сильно дрожал. Генерал Беннигсен должен был ему напомнить, что теперь уже не время дрожать…»

Не зря Пален вызвал Леонтия Леонтьевича и не зря опасался, что Зубовы задрожат…

Наконец, два присутствующих офицера запомнят слова Беннигсена, сказанные Зубовым — «полумеры ничего не стоят», — и эта реплика дойдет до Воейкова…

Но вот двери взломаны, заговорщики врываются в царскую опочивальню.

Беннигсен — Фоку. «Я поспешил войти вместе с князем Зубовым в спальню, где мы действительно застали императора уже разбуженным этим криком и стоящим возле кровати, перед ширмами».

Беннигсен — Ланжерону. «Мы входим. Платон Зубов бежит к постели, не находит никого и восклицает по-французски: „Он убежал!“ Я следовал за Зубовым и увидел, где скрывается император».

Затем почти полное совпадение во всех рассказах, что Зубов вышел, часть офицеров отстала, другая, испугавшись отдаленных криков во дворце, выскочила, и какое-то время Беннигсен находился один на один с Павлом.

Самое щекотливое место.

Фоку сообщено кратко: «Я с минуту оставался с глазу на глаз с императором, который только глядел на меня, не говоря ни слова. Мало-помалу стали входить офицеры из тех, что следовали за нами».

Ланжерону: «Я остался один с императором, но я удержал его, импонируя ему своим видом и своей шпагой». К этому месту Ланжерон много лет спустя сделал примечание: «Если бы Беннигсен не находился в числе заговорщиков, то император, оставшись один и придя в себя, мог бы бежать к Гагариной. Пален отлично все рассчитал, поручив ему выполнение заговора».

Еще откровеннее генерал со своим племянником фон Веделем: оказывается, Беннигсен и некоторые из вернувшихся в комнату офицеров задержали царя, когда он «сделал движение в сторону соседней комнаты, в которой хранилось оружие арестованных…».

И тем не менее в 1812 г. генералу Кайсарову сообщается нечто поразительное:

«Привыкнув быть всегда впереди моего полка, я и тут был впереди маленькой колонны.