Михаил Гаспаров - Собрание сочинений в шести томах. Т. 1 - Греция

3. Орел и жук . Орел гнался за зайцем. Увидел заяц, что ниоткуда нет ему помощи, и взмолился к первому встречному: к навозному жуку. Стал жук просить орла не трогать того, кто молит о помощи. Не послушался орел такого ничтожного заступника и сожрал зайца. Жук такой обиды не забыл: стал он следить за орлиным гнездовьем и всякий раз, как орел сносил яйца, жук взлетал, выкатывал их и разбивал. Изнемогши, стал орел просить самого Зевса уделить ему спокойное местечко, чтобы высидеть яйца. Зевс позволил ему положить яйца себе за пазуху. Жук тогда скатал навозный шарик, взлетел к Зевсу и сбросил свой шарик ему за пазуху. Встал Зевс, чтобы отрясти с себя навоз, и упали из‐за пазухи его орлиные яйца. С тех пор, говорят, орлы не вьют гнезд в ту пору, когда выводятся навозные жуки. – Басня учит никого не презирать, ибо никто не бессилен настолько, чтобы не отмстить за оскорбление.

Разумеется, как уже было сказано, басни, построенные по основной басенной схеме, не исчерпывают всего содержания эзоповского сборника. В нем достаточно и таких басен, которые не связаны с обязательным утверждением незыблемости мирового порядка. Есть басни почти без действия, представляющие собой как бы иллюстрацию человеческой скупости (№ 71, 225), злобы (№ 68, 113, 216), неблагодарности (№ 175) и т. п. Есть басни, где весь интерес соредоточен на ловкой хитрости (№ 36 «Коварный», № 66 «Юноши и мясник», № 89 «Гермес и Тиресий», № 178 «Путник и Гермес») или на ловкой шутке (№ 5 «Должник», № 34 «Человек, обещающий невозможное»). Есть басни, в которых место морали занимает этиология – объяснение, «откуда произошло» то или иное явление; в баснях такое объяснение почти всегда бывает шуточным (№ 8, 103, 107, 108, 109, 185 и др.).

71. Трус, отыскавший золотого льва. Некий сребролюбец робкого нрава отыскал льва из золота и начал так рассуждать сам с собою: «Что же теперь со мною будет? Я сам не свой, и что мне делать, не знаю. Алчность моя и робость моя раздирают меня на части. Какой рок или какой бог сотворил из золота льва? Душа моя теперь борется сама с собой: золота она жаждет, а обличья этого золота страшится. Желание побуждает ее схватить находку, привычка – не трогать находки. О злая судьба, что дает и не позволяет взять! О сокровище, в котором нет радости! О милость богов, обернувшаяся немилостью! Что же? Как мне овладеть им? На какую хитрость пойти? Пойду и приведу сюда рабов: пусть они разом все за него возьмутся, а я буду посматривать издали».– Басня относится к богачу, который не смеет пользоваться и наслаждаться своим богатством.

178 . Путник и Гермес. Путник в дороге дал обет, что если найдет что-нибудь, то половину пожертвует Гермесу. Наткнулся он на суму, в которой были миндаль и финики, и схватил ее, думая, что там деньги. Вытряхнул он все, что там было, и съел, а скорлупки от миндаля и косточки от фиников положил на алтарь с такими словами: «Вот тебе, Гермес, обещанное от находки: делюсь с тобой и тем, что было снаружи, и тем, что было внутри». Басня относится к человеку жадному, который ради наживы и богов перехитрить готов.

108. Зевс и люди. Зевс сотворил людей и приказал Гермесу влить в них разум. Гермес сделал себе мерку и в каждого вливал поровну. Но получилось, что людей малого роста эта мерка наполнила до краев, и они стали разумными, а людям рослым питья на все тело не хватило, а хватило разве что до колен, и они оказались глупее. – Против человека, могучего телом, но неразумного духом.

Но басни каждого такого рода обычно немногочисленны, не сводятся к постоянным схемам и своим многообразием лишь оттеняют единство основного басенного сюжетного типа: «Некто захотел нарушить положение вещей, чтобы ему стало лучше, а ему стало только хуже».

Чем постояннее и отчетливее схема действия, тем меньше важности представляют индивидуальные особенности его исполнителей. Поэтому неудивительно, что персонажи басен – животные и люди – очерчены в них очень бегло и бледно: баснописца они интересуют не сами по себе, а лишь как носители сюжетных функций. Эти сюжетные функции могут одинаково легко поручаться любому животному. Так, в одном и том же сюжете (и довольно сложном) выступают в басне № 155 знаменитые волк и ягненок, а в басне № 16 – ласка и петух. Такими же баснями-близнецами – сюжет один, а персонажи разные – будут, например, № 25 «Зимородок» и № 75 «Одноглазый олень»; № 80 «Мухи» и № 88 «Дрозд»; № 116 «Краб и лисица» и № 199 «Чайка и коршун»; № 10 «Лиса и лев» и № 195 «Верблюд»; а если учитывать сюжеты не тождественные, а только сходные, то число таких пар сильно умножится. Можно даже думать, что некоторые из этих басен нарочно сочинялись по образцу других в виде риторического упражнения, а уже потом попали в басенные сборники. При такой легкой взаимозаменяемости круг персонажей эзоповских басен, естественно, оказывается широк и пестр. Он насчитывает более 80 видов животных и растений, около 30 человеческих профессий (охотник, кожевник, мясник, атлет…), около 20 богов и мифологических фигур; в среднем, можно сказать, в каждой второй басне выступает какой-то новый персонаж. Конечно, в этом хороводе лиц есть свои наиболее частые, кочующие из басни в басню герои: лисица, лев, змея, собака, волк, осел, крестьянин, Зевс. Но не нужно думать, что при переходе из басни в басню они сохраняют свои характеры и что разные басни становятся как бы эпизодами из жизни одной и той же лисы или одного и того же волка (как это будет в животном эпосе): это не так, и та же лиса или черепаха может оказаться в одной басне умна, а в другой глупа (ср. № 9 и 12, 226 и 230; муравей в басне 112 трудолюбив, а в басне 166 завистлив и жаден). Образ персонажа в каждой басне очерчивается только применительно к ее ситуации и сюжетным функциям, без оглядки на все остальные басни. Эта внутренняя замкнутость каждой отдельной басни, отдельной ситуации, отдельного морального урока подчеркнута и внешним приемом: расположение басен в эзоповском сборнике – алфавитное, т. е. чисто механическое, исключающее мысль о композиционной их перекличке (конечно, при переводе алфавитный порядок заглавий разрушается).