Михаил Гаспаров - Собрание сочинений в шести томах. Т. 1 - Греция

Так завершается в оде Пиндара увековечение мгновения, причисление нового события к лику прежних. Совершитель этой канонизации – поэт. Если событие не нашло своего поэта, оно забывается, т. е. перестает существовать:

Если же событие нашло себе поэта, оценившего и прославившего его неправильно, – искажается вся система мировых ценностей: так, Гомер, перехвалив Одиссея, стал косвенным виновником торжества злословия в мире (Нем. 7, 20; 8, 25–35; ср., впрочем, Истм. 4, 35–52).

Отсюда – безмерная важность миссии поэта: он один является утвердителем, осмыслителем мирового порядка и по праву носит эпитет «σοφός», «мудрец» (с оттенком «умелец»). Обычно истина выявляется только во времени, в долгом ряде событий («бегущие дни – надежнейшие свидетели», Ол. 1, 28–34; «бог-Время единый выводит пытанную истину», Ол. 10, 53–55) – но поэт как бы уторапливает ее раскрытие. Поэт подобен пророку, «предсказывающему назад»: как пророк раскрывает в событии перспективу будущего, так поэт – перспективу прошлого, как пророк гадает об истине по огню или по птичьему полету, так поэт – по исходу атлетических состязаний. И если пророка вдохновляет к вещанию божество, то и поэта осеняют его божества – Музы, дарящие ему прозрение, и Хариты, украшающие это прозрение радостью. Таким образом, поэт – любимец богов не в меньшей степени, чем атлет, которого он воспевает; поэтому так часто Пиндар уподобляет себя самого атлету или борцу, готовому к дальнему прыжку, к метанию дрота, к стрельбе из лука (Нем. 5, Ол. 1, 9, 13 и др.); поэтому вообще он так часто говорит в одах о себе и слагаемой им песне – он сознает, что имеет на это право. Высший апофеоз поэзии у Пиндара – это 1-я Пифийская ода с ее восхвалением лиры, символа вселенского порядка, звуки которой несут умиротворение и блаженство всем, кто причастен мировой гармонии, и повергают в безумие всех, кто ей враждебен.

Такова система художественных средств, из которых слагается поэзия Пиндара. Легко видеть, что все сказанное относится не только к Пиндару – это характерные черты всего греческого мироощущения или, во всяком случае, архаического греческого мироощущения. Но сама напряженность этого мироощущения, постоянная патетическая взвинченность, настойчивое стремление объять необъятное – это уже особенность поэзии Пиндара. Его старшим современником в хоровой лирике был Симонид, младшим – Вакхилид; оба они пользуются тем же арсеналом лирических средств, но пиндаровской могучей громоздкости и напряженности здесь нет, а есть изящество и тонкость. Они не утверждают мировой порядок – они украшают мировой порядок, уже утвержденный. Сама страстность притязаний Пиндара на высшее право поэта осмыслять и утверждать действительность означает, что речь идет не о чем-то само собой подразумевающемся, что это право уже оспаривается.