Павел Полян - Жизнь и смерть в аушвицком аду

В марте 1943 года, после того, как плашувское гетто ликвидировали, Авром Левите попал в Аушвиц и прошел селекцию, как он думает, лично у Менгеле [1117]. Его номер — 108 200. Узники в полосатой одежде и шапках, которых он встретил в бараках, напоминали ему пуримшпилеров, только пуримшпилеров наоборот, — когда Аман праздновал свою победу над евреями, а не они над ним.

Левите направили на работу на угольные рудники в Бржезице-Явишовице [1118], но ему повезло: он работал не в шахте, а наверху, в ремонтных мастерских. В декабре 1943 года, с переломом ноги, он попал в аушвицкую больницу, но, сумев чудом уцелеть в еженедельных селекциях, выжил и тут. Он вспоминал и об «отчаянной лихости» советских военнопленных, и о «пережитках гуманизма» у венгерских евреев, о которых он выразился так: «еще одну веточку отрезали».

Аушвицкий текст Аврома Левите датирован 3 января 1945 года. Жанр, в котором он написан, просто невероятен: это предисловие к антологии художественных сочинений на идише и иврите, написанных несколькими еврейскими авторами из Биркенау — в… Биркенау! Если Градовский и другие писатели из «зондеркоммандо» в своих записках были сконцентрированы на том, как евреи здесь умирали, то авторы антологии собирались рассказать о том, как они здесь жили. Но авторы погибли, а с ними и сама антология, и уцелели лишь предисловие к ней и его автор, Авром Левите! [1119]

18 января 1945 года концлагерь Аушвиц-Биркенау был эвакуирован. Левите со своей больной ногой выжил и на марше смерти: его пригнали сначала в концлагерь Гросс-Розен, а потом перевезли в Бухенвальд, откуда погнали в сторону Цвиккау, но по дороге он сбежал. Стоял уже конец апреля или начало мая…

Он освободился как бы сам, и встреча с американцами только завизировала чудо его спасения. И свой дальнейший маршрут он хотел бы определить сам: преамбула к предисловию зафиксировала его промежуточную станцию — французский Руан в июне 1945 года.

Еще в 1945 году он оказался в Палестине, где — вероятно, очень скоро — женился. В Израиле Левите был редактором и, по-видимому, инициатором «Книги памяти» своего родного местечка («Сефер зикарон кехилат Бжезив»), вышедшей на иврите и идише в 1984 году [1120]. Он написал для нее много статей и перевел на иврит свой текст 1945 года. В статье «Годы страха и потери близких» он вспоминает свое местечко, свою молодость, «свой» лагерь Ойшвиц и свое чудесное освобождение. Кроме того, он оставил воспоминания («Путешествие в прошлое. Воспоминания ученика хедера из местечка Бжозув (Бжезив)») и собрал книгу идишских пословиц.

И то, и другое вышло уже после смерти Аврома Левите в 1990 году: в 1992 — мемуары, в 1996 — пословицы.

Но думаю, что не ошибусь, если скажу: главным литературным трудом Левите были именно те несколько страниц, что он написал в 1945 году для фантастической литературной антологии.

Однако публикация 1946 года долго оставалась неизвестной, бума переводов на другие языки она не породила.

Но и совсем незамеченной она тоже не была. Так, отрывки из «предисловия» были процитированы министром культуры и образования Израиля Бен-Ционом Динуром в его речи в Кнесете 12 мая 1953 года при обсуждении и утверждении закона об увековечении памяти о Катастрофе и создании мемориала Яд Вашем [1121]. Вскоре весь текст А. Левите был переведен на иврит и включен в книгу «Люди и пепел — книга Аушвица-Биркенау», выпущенную под редакцией Исраэля Гутмана в 1957 году. Спустя 42 года, в 1999 году, он увидел свет и по-английски [1122].

Первая — газетная — публикация А. Левите на русском языке увидела свет 27 января 2012 года в «Московских новостях».

В начале января этого года, незадолго до ликвидации печально известного лагеря уничтожения Ойшвиц [1123], несколько серьезных юношей задумали создать там нечто вроде антологии под названием «Ойшвиц», где находились бы стихи, описания и впечатления от увиденного и пережитого. Тетрадки в нескольких экземплярах мы должны были закопать в бутылках в разных местах, на рабочих местах снаружи лагеря, доверить это нескольким порядочным полякам, с которыми вместе работали, и попросить их о том, чтобы после освобождения они вынули это из земли и передали в еврейские руки.

Эти юноши, как и все, кто находился в Ойшвице, были убеждены, что они оттуда больше не выйдут, и планируемая антология должна была стать попыткой изображения их страданий, выражением их ожесточенности и как бы извинением за их жизнь, которая казалась им невероятно отвратительной в свете жутких и леденящих кровь убийств, которые мы видели своими глазами.