Владимир Захаров - Загадка последней дуэли. Документальное исследование

Баснословной ( франц .).

Не все современники были единодушны в оценке Столыпина. Лев Толстой, встречавшийся с Алексеем Аркадьевичем во время Крымской войны, писал так: «Вечером зашел к Столыпину, откуда вынес не совсем приятное чувство…», или даже: «Человек пустой, но с твердыми, хотя и ложными убеждениями» [98]. Приводя это свидетельство, Т.А. Ивановна опустила более важное — познакомившись ближе Л.Н. Толстой нашел А.А. Столыпина-«Монго» «славным интересным малым» [143, 159].

Как считала Т.А. Иванова, заговор против поэта в июле 1841 года был в самом разгаре. «Лермонтов попал в компанию, — пишет исследовательница, — где была подходящая почва для семян, которые разбрасывал Траскин… От этого уютного домика (речь идет о квартире Чилаева. — В.З .) тянулись нити в Петербург. Лермонтов оказался как зверь в загоне. Его окружали Мартынов, Васильчиков, Столыпин…» [98, 80].

Почему вообще мог возникнуть такой ход мыслей?

В письме к автору этой книги 6 апреля 1975 года Т.А. Иванова объясняла: «Для такой концепции дал основной тезис еще первый биограф Лермонтова Висковатый… На основе этого тезиса проделана большая архивная работа, анализ документов нашими современными исследователями: Нечаевой («Суд над убийцами Лермонтова») и Андреевым-Кривичем («Два распоряжения Николая I»). Эта работа завершена в только что вышедшей книге

С.И. Недумова. Роли распределены: Бенкендорф, Траскин, Васильчиков (?). Если отдельные моменты дуэльной истории не достаточно ясны, то вряд ли возможно теперь уточнить, так запутано секундантами, стремившимися себя оправдать. Изучены и отзывы о дуэли современников (Андроников, Герштейн). Я в своей книге «Посмертная судьба поэта» специально дуэлью не занималась, основываясь на фактах, уже установленных исследователями, а дуэльную историю использовала лишь с целью разгримировки «рыцаря чести», «друга» Монго (глава «Под маской друга»). К сожалению, не смогла прибавить к его характеристике цитаты из переписки, найденной И.С. Недумовым. Как своей единомышленнице он дал нужное мне из этих писем списать, но не разрешил приводить в печать до того, как опубликует сам. Узнав в мае от Селигея (Селигей Павел Евдокимович в то время был директором Музея-Заповедника М.Ю. Лермонтова в Пятигорске. Он редактировал книгу С.И. Недумова. — В.З .), что «Лермонтовский Пятигорск» выйдет не позже декабря 1974 года, я, вернувшись домой, включила нужный мне материал в рукопись новой книги «Лермонтов в Москве»…

Статья Вацуро в «Русской литературе» (речь идет о статье В.Э. Вацуро, в которой он опубликовал неизвестное письмо А.С. Траскина к П.Х. Граббе, написанное в Пятигорске 17 июля 1841 года [40, 115–125]. — В.З .) ничего нового не прибавила к дуэльной истории Лермонтова. Если жива и сил хватит (а их становится все меньше и меньше), напишу памфлет (!!!): «Две лже-находки». Одна — Найдича, нашедшего письмо Философова, якобы доказывающее, что у него была авторитетная рукопись «Демона», другая Вацуро, нашедшего письмо Траскина, из которого якобы видно, что он «любит» Лермонтова (не советую вам делать подобных!). Чтобы вычитать такое, желаемое, «находчикам» надо вооружиться кривыми зеркалами, в простых очках такого не увидишь. Из такой темы можно сделать шедевр юмористики. Мне теперь не под силу! Иногда вспоминают мысль из статьи Вацуро о различном понимании чести, но кроме некоторых сословных и эпохиальных опенков понимания чести есть одна единая общечеловеческая честь.

Молодые офицеры дворянского общества хотели вызвать Мартынова на дуэль и этому помешал только Траскин, выслав его из Пятигорска. А Монго поддерживал убийцу своими советами, как облегчить наказание, тогда как на нем-то, если он «рыцарь» и «друг», и лежала в первую очередь обязанность стреляться с убийцей поэта…» [9].

Т.А. Иванова порой не считалась с документальными свидетельствами. Так, например, В.Э. Вацуро отметил, что она в своей книге «Посмертная судьба поэта» (стр. 62 и далее) цитирует приводимый Вацуро фрагмент из письма Граббе Траскину с сочувственной характеристикой Лермонтова; однако поскольку Траскин уже определен ею как зловещая фигура и враг Лермонтова, то имя его как адресата не называется, а цитата из письма Граббе преподносится как устная речь [40, 116].

Вряд ли можно согласиться с мнением Недумова, что между Столыпиным и Лермонтовым установились холодные отношения. Свое заключение Недумов строит на том факте, что в письмах Столыпина от 20 сентября из Пятигорска и в декабрьском из Тифлиса нет ни слова о Лермонтове [143, 148–161]. Но почему имя Лермонтова обязательно должно упоминаться в письмах?