Текст черновика разделен поденными записями, вероятно, потому что автор думал над ним в течение нескольких дней, время от времени его дополняя:
«11/23 <���апреля> К Великому Князю . Бог благословит Ваше семейное счастие, когда Вы сами вызовете это благословение, заставив других благословить Вас и молиться Богу о Вашем счастии. По случаю Вашей свадьбы будет много публичных милостей, — все это для народа. Для Бога нужно более — нужно чтобы Ваше сердце принесло Ему дань тайного милосердия; а за благость к Нему восходящую из нашего сердца, нисходит от Него на жизнь нашу благодать. То, что Вашим именем раздадут другие, как бы ни велико было деяние, будет не Ваше. То, что Вы дадите от себя, сожалением, участием, сердечною просьбою перед Государем, то одно будет Вашим истинным благом, записанным в приветную книгу Вашей жизни.
12/24 апреля …У Уварова, у меня Лермонтов, Унгерн. В Российскую академию: Бутков, Арсеньев, Лубяновский. Предложение Данилевского. Корнеслов. — У Сиверса — во дворец. Обедал у Константина Николаевича. Явление Государя… В английский магазин, где видел Салтыкова и Васильчикова. Ввечеру у Плетнева с Левашевым. Потом у Карамзиных.
13/25 <���апреля>…Это предисловие ведет к тому, чтобы Вы оказали некоторые милости одним ходатайством перед Государем. Для первых прилагаю письмо графини Чернышевой-Кругликовой: она просит помилование брату. Не забудьте об осужденных. Сделайте, что можете от себя: остальное во власти Бога и в сердце Государя.
2. Герцен , за которого вы уже просили, наказан снова [за] такой проступок, которого и проступком назвать не можно: он начал было служить прекрасно; теперь переведен в Новгород, и этот случай едва не убил его жену, бывшую в родах, когда случилась с мужем ее такая неожиданная беда.
3. Лермонтов . Утром у меня… Никитенко, которого родные получили свободу. — К обедне во дворец. Осмотр приданного. Странность о неприличии шуток Г<���ерцена>. Отказ в прощенье. Обедал у Карамзиных с Плетневым. Вечер дома» [57, 198].
Что же скрывалось за этой переменой?
Возможно, что в гибели Пушкина Лермонтов винил Наталью Николаевну, чему способствовали людская молва и светские сплетни! Возможно, длительная беседа изменила его прежнее представление о ней.
Подтверждение этому мы находим в одной любопытной записи, которую сделал в 1936 году В.А.Мануйлов: «Анна Ивановна Бонди (родственница поэта. — Прим. В.Л. Мануйлова .) рассказывает: моя мать много рассказывала про Михаила Юрьевича Лермонтова, я даже хотела составить книжицу этих воспоминаний. Сестра моей матери красавица Карамзина рассказывала моей матери об увлечении ею Лермонтовым. Мой дед — Иван Николаевич Лермонтов — был в хороших отношениях с поэтом.
Как-то раз, например, М.Ю. неожиданно прикатил к деду в имение за печаткой, которая была у них, конечно, общая, свою М.Ю. потерял.
Рассказывала мне мать и о том, как М.Ю. не терпел Natali Пушкину, как [он] скорбел о смерти Пушкина» [7].
Почему можно утверждать, что альбом был подарен именно в тот вечер? Дело в том, что если бы это было сделано за несколько дней до отъезда, то Ростопчина успела бы вручить Лермонтову ответный подарок — свою книгу стихов. Однако эту книгу Ростопчина передала Елизавете Алексеевне для ее внука 20 апреля, когда поэта уже не было в Петербурге. Лермонтов, узнав о подарке, очень сожалел, что не получил его: «Напрасно вы мне не послали книгу графини Ростопчиной, — упрекал он бабушку, — пожалуйста, тотчас по получении моего письма пошлите мне ее сюда, в Пятигорск» [5, IV, 429].
На титульном листе книги было написано: «Михаилу Юрьевичу Лермонтову, в знак удивления к его таланту и дружбы искренней к нему самому. Петербург, 20-е апреля 1841».
Увы, лермонтовский альбом не дошел до наших дней, а стихотворение Лермонтова наряду со стихотворением Ростопчиной «На дорогу» было напечатано некоторое время спустя в «Русской беседе». Через год после гибели Лермонтова во втором номере «Москвитянина» поэтесса опубликует большое стихотворение «Пустой альбом». В качестве эпиграфа она поставит строчки из стихотворения Лермонтова «Памяти А.И. Одоевского»:
…С собой
В могилу он унес летучий рой
Еще незрелых, темных вдохновений,
Обманутых надежд и горьких сожалений.
Стихотворение Ростопчиной удивительно по глубине переживаний, связанных с гибелью ее друга.
Среди листов, и белых и порожних,
Дареного, заветного альбома
Есть лист один — один лишь носит он
Следы пера, слова и начертанья
Знакомой мне и дружеской руки…
И дорог мне сей лист красноречивый,
И памятен и свят его залог…
О! живо помню я тот грустный вечер,
Когда его мы вместе провожали,
Когда ему желали дружно мы
Счастливый путь, счастливейший возврат:
Как он тогда предчувствием невольным
Нас испугал! Как нехотя, как скорбно
Прощался он!.. Как верно сердце в нем
Недоброе, тоскуя, предвещало!..
Читать дальше