Паоло Сартори - Эксперименты империи. Aдат, шариат и производство знаний в Казахской степи

Сочетая идею цивилизационной миссии Российской империи и веру в «естественную предрасположенность» каждого народа к определенным культурно-правовым формам, Григорьев воспринимал дуальную основу казахского обычного права (адат и шариат) крайне политизированно. Рассчитывая на то, что хорошим примером и заботливым обращением с «добрыми дикарями» имперские власти помогут казахам перейти на более высокую эволюционную ступень, он надеялся, что в ходе этой социальной эволюции казахи «естественно» усвоят русскую культуру — язык, религию и право, оставив в прошлом как архаическое наследие не только адаты, но и свое культурное своеобразие [428] ГАОО. Ф. 6. Оп. 10. Д. 5716. Л. 55. В связи с этим кажется не слишком убедительным тезис Н. Найта о том, что академическая щепетильность и симпатии В. В. Григорьева к казахскому обществу лишали его позицию явного ориенталистского характера (в саидовском смысле), а цивилизационную миссию России делали менее насильственной по сути. См.: Knight N. Grigor’ev in Orenburg. P. 81. Мы видим, что Григорьев не только предрешал за казахов их будущее, но и определял, что является «естественным» для них, а что привнесенным извне и враждебным их «подлинным» интересам. См.: Батунский М. А. Россия и ислам. С. 275. . С этой точки зрения ислам воспринимался как главное препятствие, нарушающее связь казахов со своими «подлинными» обычаями и мешающее цивилизаторской миссии России. Поэтому Григорьев готов был всячески «оберегать» кочевников от мулл и «всех среднеазиатцев», которые, по его словам, «портят и сбивают с толку наших киргизов», усвоивших только поверхностно основы ислама [429] Батунский М. А. Россия и ислам. С. 275–280. . Эти взгляды предопределили судьбу сборника И. Я. Осмоловского, потому что Григорьев рассматривал казахскую правовую культуру в ином ракурсе, чем его подчиненный, демонстрировавший синкретизм адата и шариата. Когда Григорьев говорил об адате, он имел в виду несколько особенностей, и прежде всего нормативность. Иначе говоря, насколько казахское обычное право соответствует закону в европейском смысле этого понятия. Идеализируя кочевое общество, рассматривая его через призму соответствия европейской модели общечеловеческого прогресса (дикость — варварство — цивилизация), Григорьев сводил адат к ментальным характеристикам. Третья черта — это рассуждение о некоей неизменности и вечности местного права, которое не способно к естественной внутренней эволюции. Поэтому только внешнее влияние может видоизменить адат. Очевидным источником такой трансформации являлись для Григорьева две взаимоисключающие силы: империя и ислам. Считая, что из двух зол казахи выберут меньшее, Григорьев не сомневался, что шариат — это временное явление в местной правовой культуре.

В 1857 г. В. В. Григорьеву было поручено довести до конца работу специальной комиссии, изучавшей материалы И. Я. Осмоловского. Рассмотрев содержание сборника, Григорьев не только выступил против его публикации, но и раскритиковал работу людей, приложивших усилия к проверке материалов. Считая, что сборник противоречит текущим правительственным задачам [430] По его мнению, вводя в действие «Положение об управлении оренбургскими казахами» 1844 г., правительство преследовало иную цель, чем та, которую видели оренбургские чиновники. Первая задача, согласно В. В. Григорьеву, была только познавательной: «познакомиться ближе с собственно-киргизским кочевым бытом и вытекающими из него гражданскими отношениями народа»; вторая, надзорная — «оставляя киргизов при их суде по своим обычаям, иметь возможность контролировать действия киргизских судей, видеть — решают ли судьи тот или другой случай в сообразности с народными обычаями, или по своему личному произволу»; и, наконец, третья, предписывающая — «с развитием гражданственности между киргизами под попечительным русским управлением заменять и дополнять мало-помалу грубые их обычаи постановлениями русского законодательства». См.: ГАОО. Ф. 6. Оп. 10. Д. 5716. Л. 54 об. , так как отражает не «исконно киргизские обычаи», а положения «магометанского шариата» [431] Именно вторая часть сборника («Особые замечания на киргизские обычаи»), преследующая цель определить влияние шариата на казахский адат, содержала 79 комментариев по фикху, что и вызвало наибольшее недовольство В. В. Григорьева. , Григорьев настаивал на фундаментальности разграничения адата и шариата [432] Подробнее об этом см.: Батунский М. А. Россия и ислам. С. 227. . Он еще раз напоминал правительству, что публикация сборника может стать «доныне» неведомым шагом «к утверждению магометанства в степи» [433] Этот троп получает широкое распространение в политическом дискурсе империи во второй половине XIX — начале ХХ в., проникая во многие научные работы и общественные выступления. Так, например, исследователь оренбургской епархии Н. М. Чернавский рассматривал в начале XX в. образование ОМДС как меру, с помощью которой власти, сами того не осознавая, способствовали усилению ислама среди казахов. См.: Чернавский Н. М. Оренбургская епархия в прошлом и настоящем / Труды Оренбургской ученой архивной комиссии. Вып. 10. Оренбург, 1901–1902. С. 8–9. См. также: Миропиев М. А. О положении русских инородцев. СПб., 1901; Воронец Е. Н. Нужны ли для России муфтии? М., 1891; Машанов М. А. Современное состояние татар-мухаммедан и их отношение к другим инородцам. Доклад профессора Казанской Духовной Академии М. Машанова миссионерскому съезду 1910. Казань, 1910. и препятствовать «улучшению со временем общественного и нравственного быта киргизов» [434] См.: ГАОО. Ф. 6. Оп. 10. Д. 5716. Л. 55. . Все же Григорьев не оставлял надежды подогнать материалы сборника под «правильную» концептуальную схему и ставил в известность оренбургского и самарского генерал-губернатора А. А. Катенина о своем желании лично заняться этим вопросом. Однако ручаться за успех дела он не был готов, отмечая, что «о чищение (курсив наш. — П. Ш., П. С. ) составленного комиссией труда от магометанского элемента, которым он пропитан, требует и значительного времени, и нескольких поездок в степь» [435] Там же. Л. 55 об. . Времени для нового масштабного проекта у него так и не нашлось. Из письма нового оренбургского и самарского генерал-губернатора А. П. Безака следует, что В. В. Григорьев в 1861 г. все еще не приступил к работе над сборником [436] Там же. Л. 56 об. . Как известно, уже на следующий год он оставил Оренбург для продолжения академической карьеры в Санкт-Петербурге [437] См.: Веселовский Н. И. Василий Васильевич Григорьев по его письмам и трудам. С. 225. .