Паоло Сартори - Эксперименты империи. Aдат, шариат и производство знаний в Казахской степи

Kemper M. ‘Adat against Shari‘a. P. 164 –170.

Участниками этой экспедиции были известные ученые того времени: И. Г. Георги, П. С. Паллас, И. П. Фальк. См.: Масанов Э. А. Очерк истории этнографического изучения казахского народа в СССР. Алма-Ата, 1966. С. 68–84.

В данном случае концепция естественной справедливости складывается на основе представлений о естественном праве; с одной стороны, оно как совершенная идеальная норма противопоставляется несовершенной действительности (так возникает миф о «благородном дикаре»), с другой — положения естественного права вытекают из самой природы и поэтому становятся неизменными. См.: Четвернин В. А. Современные концепции естественного права. М., 1988. С. 57.

И. Г. Георги, например, считал, что «законы» у казахов основываются «частью на Алкоране (в более широком смысле на шариате. — П. Ш., П. С. ), а частью на старинном обыкновении, в особых же случаях на естественной справедливости». См.: Георги И. Г. Описание всех в Российском государстве обитающих народов. С. 122.

Такая фраза встречается у Ф. И. Германа, адъютанта оренбургского военного губернатора П. К. Эссена (1817–1830). По его словам, казахи — это «грубые дети природы…» См.: Герман Ф. И. О киргизах // Вестник Европы. 1822. Ч. 122. № 3. С. 301.

Вот характерный этюд: «…грабительства их (казахов. — П. Ш., П. С. ), также жестокость и несправедливости можно сочесть паче следствиями сурового и необузданного их рода жизни…» См.: Георги И. Г. Описание всех в Российском государстве обитающих народов. С. 120.

К этой мысли возвращались и позднее. Так, Ф. И. Герман в 1821 г. писал: «Предание говорит, что Киргиз-Кайсаки, прежде нежели приобвыкли к самоуправству и насилиям, повиновались некоторым условным положениям, имевшим вид закона». См.: Герман Ф. И. О киргизах. С. 226.

В работе И. Г. Георги мы и не находим никаких указаний на судебную власть биев. По его данным, судьями являются старшины «в Улусах, а хан в вершении тяжебных дел больше, нежели в правлении, власти» имеет. См.: Георги И. Г. Описание всех в Российском государстве обитающих народов. С. 122.

См.: Васильев Д. В. Россия и Казахская степь: административная политика и статус окраины. С. 187.

Фукс С. Л. Очерки истории государства и права казахов в XVIII и первой половине XIX в. С. 132–138.

Помимо этого, подход С. Л. Фукса игнорирует фактор вмешательства со стороны имперских властей, сводя проблему к противоборству независимых от российского влияния правовых систем, за которыми стояли определенные социальные группы казахов, находившиеся в конкуренции между собой.

Martin V. Law and Custom in the Steppe. P. 25–26.

Ibid. P. 105–106.

Оценка О. А. Игельстромом ситуации в Казахской степи привела его к выбору прагматической гибкости: не только в ряде случаев «обойти государственные законы», но и «прощать мелкие преступления». Интересно, что понятие «закон» в его бумагах приобретает дополнительный смысл. Это не аналогия с европейским правом и не попытка совместить закон и обычай, а стремление оценить религиозные свойства народа, определить уровень влияния ислама на правовую культуру, образ жизни. В этом смысле в «привязанности их (казахов. — П. Ш., П. С. ) к закону [мусульманскому]» О. А. Игельстром не сомневался. См.: Архив Государственного совета. С. 840–842.

См.: Ерофеева И. В. Казахские ханы и ханские династии в XVIII — середине XIX вв. // Культура и история Центральной Азии и Казахстана. Проблемы и перспективы исследования. Алматы, 1997. С. 85, 125–126; Архив СПб ИИ РАН. Ф. 36. Оп. 1. Д. 406. Л. 60–61.

Архив СПб ИИ РАН. Ф. 36. Оп. 1. Д. 406. Л. 61 об.

Возможно, что провал этой реформы был связан с другими крупными просчетами имперской администрации. Анализ итогов деятельности О. А. Игельстрома сделал в 1820‐е гг. председатель ОПК В. Ф. Тимковский. Из обширного текста выделим три главные мысли: во-первых, Российская империя допустила ошибку, не обнародовав имперские законы в Казахской степи на местном языке; во-вторых, преобразования проводились без детальной оценки внутренней ситуации. Вопрос о том, были ли определены «власть хана, его права и отношения к подвластным ему и к начальству пограничному», оставался открытым. И наконец, реформы объявлялись несвоевременными, а сам О. А. Игельстром становился заложником собственных «произвольных мечтательских видов, властолюбия и жестокости». См.: РГИА. Ф. 1251. Оп. 1. Д. 32. Л. 37.