Татьяна Тимофеева - «Мы жили обычной жизнью?» Семья в Берлине в 30–40-е г.г. ХХ века

Единственным противником Германии на тот момент осталась Великобритания. 24 августа 1940 г. германские военно-воздушные силы, ранее сбрасывавшие бомбы на английские гавани, радарные станции и зенитные установки, впервые атаковали Лондон. Ответ был скорым и неожиданным: на следующий день британские летчики появились в небе над Берлином. Отдельные налеты на столицу осуществлялись еще с апреля 1940 г., но тогда наряду с немногими бомбами с неба падали в основном листовки, призывавшие немцев оказать сопротивление нацистскому режиму [332]. Сейчас же самолеты сбрасывали бомбы, попадавшие в том числе и в дома мирных жителей. Первые 8 убитых и 28 раненых [333]… Берлинцы, да и все немцы были «шокированы до смерти» [334]: убаюканные победами и заверениями Геринга в недосягаемости германских городов, они и представить не могли, что на их головы также скоро посыпятся бомбы, что далекая война придет к ним на порог. Тем не менее нацистам удалось представить для общественного мнения первые налеты, не наносившие большого ущерба, как скорее досадное недоразумение, скрип зубов почти поверженного противника. «Обычная жизнь» продолжалась.

Война в воспоминаниях и интервью берлинцев делится на два этапа: начало войны (1939–1941), которое ощущалось большинством довольно слабо и собственно военное время (в нем можно выделить 1941–43 и 1943–45), когда положение неуклонно, сначало медленно, а после 1943 г. все быстрее ухудшалось — вплоть до апокалипсиса 1945 г. Границей между этими этапами для жителей столицы являются в меньшей степени события на фронтах, а гораздо в большей мере первые массированные воздушные атаки, которые для большинства, прежде всего для детей, и явились зримым началом настоящей войны. Когда бомбежки становятся систематическими, то именно они, а не события внутри страны или даже на фронтах, начинают определять повседневную жизнь. Бесконечные ночные бомбардировки, холодные ночи в подвалах-бомбоубежищах, близкие взрывы, страх за свою жизнь и ужас при виде руин родного дома — именно такой предстает «настоящая война» со страниц воспоминаний и в интервью берлинцев.

Естественно, разными поколениями одной семьи война воспринималась по-разному. Для маленьких детей это были сирены, недостаток сна, незнакомые люди и звуки, тревожная или плачущая мама, незнакомый папа на фотографии. Для детей постарше во многом все начиналось с игры, они сразу выучили все типы бомб и самолетов, проявляли инициативу в добывании еды и гордились тем, что они как-то полезны взрослым, гордились героем-отцом [335]. Подростки оказывали реальную помощь взрослым, в том числе обществу в целом и быстро взрослели. А для матери или бабушки война означала постоянное напряжение духовных и физических сил, тревогу за мужчин, за жилье, за детей, за их здоровье, у старшего поколения к этому добавлялись собственные недуги. Было ли место в этом стрессовом состоянии мыслям о Германии, фюрере, «народном сообществе»? На первом этапе войны безусловно было, сплетаясь с мыслями о будущности собственной семьи и возвращении мужчин в случае скорой победы [336]. Потом эти настроения сменили неопределенность и сомнения, еще позже — отчаяние и горе.

Сначала все казалось не таким уж страшным, прежде всего для детей, которых в меньшей степени касались заботы и тревоги повседневности. «Мы собрали первые осколки снарядов. Они лежали в книжном шкафу за стеклянной дверцей для всеобщего обозрения» [337]. «Затемнение было для нас, мальчишек, скорее приключением. Хотя мы видели страх и озабоченность наших родителей, но не могли это осмыслить по-настоящему» [338]. «Мы, дети, всюду искали развлечений. Человек привыкает к любым обстоятельствам» [339]. «При первой воздушной тревоге моя заботливая мама не разбудила меня „понапрасну“ — на следующее утро я был очень зол, так как думал, что пропустил что-то интересное… Сначала для нас это было чем-то вроде спорта, — собирать после атак осколки снарядов и обмениваться ими между собой. Но вскоре они перестали быть редкостью.» [340]. Осколки снарядов девочки бережно заворачивали в бумагу и даже дарили подругам на день рождения! [341]

Говоря о повседневности начала войны, многие концентрируются опять-таки на комичных ситуациях, видимо, особенно ярко запечатлевшихся в сознании тогдашних детей в сравнении с последовавшими бедствиями. «Во вторую военную зиму рационы были ужесточены, все больше становилось эрзац-продуктов… В выпечке применялись заменители яиц. Хотя она получалась вовсе не такой вкусной, в этом тоже было кое-что интересное. <���…>Тетя попробовала разрезать бабушкин пирог — напрасно, нож не вошел даже на кончик. Она была удивлена: „Что туда мама намешала, цемент?“ — „Погодите, — сказал отец, — сейчас мы его размягчим“. Он принес наше пневматическое ружье и изрешетил пирог» [342]. С течением времени вести домашнее хозяйство становилось все сложнее, вопросы экономии и поиск заменителей выступали на первый план уже не по идеологическим соображениям, а из-за элементарного выживания. Рецепты бабушек времен войны, которыми обменивались хозяйки, и которые в изобилии присутствовали в газетах, позволяли в пределах возможного разнообразить семейное меню: печенье из овсяных хлопьев, мармелад из кислых диких яблок, суп из муки… И, хотя различия между семьями из обеспеченных слоев среднего сословия, чей глава находился на государственной службе, не был призван в вермахт и получал около 800 рейхсмарок в месяц, и семьями мелкой буржуазии и служащих со среднемесячным доходом не выше 200–300 рейхсмарок по-прежнему сохранялись и даже усиливались, потребность в рациональной организации домашнего хозяйства в условиях нехватки продуктов и предметов потребления была одинаковой для всех.