Елена Рыдзевская - Древняя Русь и Скандинавия в IX–XIV вв.

Параллелями к этому известию Льва Диакона является древнегреческое сказание о разбойнике Синисе, расправлявшемся со своими жертвами таким же способом, и один эпизод у Саксона Грамматика, где то же самое проделывает некий Rtftho , Ruthenorum pirata [449]. Для Саксона заимствование из классической литературы вполне возможно, как это и предполагал А. Ольрик [450], но вернее, что Rjzftho оказался русским не случайно, не в силу какой-то игры фантазии автора « Gesta Danorum » и что это — одно из тех мест у него, где контаминация с русскими преданиями не менее вероятна, чем с другими источниками. Шведский ученый X. Шюк объясняет появление у Саксона параллели к Синусу в лице Rоtho как отражение какого-то греческого народного предания, восходящего к античности и занесенного варягами из Византии на север [451]. Но почему же тогда Rоtho — русский? Даже если Саксон скалькировал его с Синиса, можно полагать, что он сделал его русским на основании знакомства с аналогичным преданием, касающимся русского князя.

Древнейшая летопись сохранила целый ряд преданий о княгине Ольге, жене Игоря, выступающей в рассказе летописца главным образом уже после смерти мужа. При его жизни о ней известно сравнительно немного: упоминается о его женитьбе на ней (Повесть временных лет под 903 г.), а в греко-русском договоре 944 г. она — одна из тех женщин, у которых есть свои послы в числе прочих, заключавших этот договор. Б. Д. Греков справедливо отмечает значение того факта, что русские женщины посылают своих представителей в Византию [452]. Это — ценное свидетельство о положении женщины в древнерусском обществе. К сожалению, те скудные данные, которые содержит летопись, относятся главным образом к верхушке общества, к представительницам княжеского рода и знати; таковые в договоре 944 г. сама Ольга и, очевидно, Предслава, а также та Сфандр, имя которой остается до сих пор неразгаданным. Тем не менее можно принимать эти данные как показательные для этой эпохи вообще. В дальнейшем Ольга проявляет себя как энергичная правительница, как представительница правящего княжеского рода; она возглавляет его с неменьшим авторитетом и с такими же правами, какие принадлежали мужчине…

В настоящем очерке я оставляю в стороне вопрос о крещении Ольги по летописным и житийным повествованиям и элемент христианской легенды, сильно отразившийся на многих устных преданиях о ней, очевидно, под влиянием духовенства, насаждавшего почитание ее как святой [453]. Среди всего остального материала коснусь лишь тех преданий, которые уже неоднократно были отмечены как близкие к скандинавским, а именно: месть Ольги древлянам за убийство Игоря — расправа с древлянскими послами и взятие Искоростеня.

Прежде чем перейти к этим преданиям, надо хотя бы вкратце затронуть спорный вопрос об этническом происхождении Ольги, являющейся в летописи, независимо от прославления ее как христианки, личностью не менее значительной, чем вещий Олег, и, во всяком случае, более выдающейся, чем Игорь. Данных для решения этого вопроса у нас очень мало. Имя «Ольга» весьма правдоподобно объясняется из скандинавского « Helga », как и «Олег» из « Helgi ». В этом, по всей вероятности, сказался лишь некоторый привходящий скандинавский элемент в происхождении или в личных связях Ольги. Считать ее норманкой нет оснований; Псков, откуда производит ее летопись, — во всяком случае, не из тех древнерусских центров, где можно предполагать особенно оживленное общение с норманнами. В летописных известиях о деятельности Ольги норманны не появляются, если не считать участия Свенельда и Асмуда в древлянском походе Ольги. Правда, в этих известиях ее соратники и ее окружение вообще не указаны — будь то русские или норманны или еще кто-нибудь иной. Имя ее посла в договоре Игоря с греками, Искусеви, до сих пор не расшифровано; едва ли оно норманское, но и на славянское не похоже.

Относительно времени появления в летописи рассказов о мести Ольги мнения исследователей расходятся. По Шахматову, это — вставки, причем первой (о расправе с древлянскими послами в Киеве и об избиении древлян на тризне) еще не было в Древнейшем своде — она сделана составителем Начального свода, а вторая (о древлянском походе Ольги и взятии Искоростеня) появилась впервые в Повести временных лет [454]. По мнению В. М. Истрина, эти рассказы не похожи на вставки и вполне [последовательно связываются с остальным повествованием летописца [455].