Владимир Шишкин - Королевский двор Франции в эпоху Возрождения

Политические обстоятельства стали главными факторами, поставившими в прямую зависимость процессы эволюции королевского двора в XIV–XV вв. Последствия Столетней войны и феодальные усобицы сделали двор королей Франции династии Валуа скромнее и церемониально проще, чем в предыдущее время, однако именно его институциональный статус в итоге позволил ему стать цементирующей основой, объединившей на своей основе сеньориальные дворы в конце XV в. У этого двора всегда было важное преимущество: его держал король, символизирующий тело страны, суверен и сюзерен одновременно, обладатель Божественного помазания, главный распорядитель благ и должностей. Держатели ключевых куриальных должностей, в том числе трех коронных постов, т. е. несменяемых и наиболее почетных в государственной должностной иерархии, сочетали в своей деятельности делегированные им публичные функции управления отдельными объектами или процессами в государстве, равно как патримониальные обязанности обеспечения ежедневного распорядка жизнедеятельности монарха. Впрочем, мы отмечаем, что институциональные изменения в позднем французском Средневековье шли неравномерно, и во многом также зависели от субъективного фактора — характера власти и образа жизни конкретного монарха. Тем не менее, к концу XV в. они привели к тому, что королевский двор являлся двором политически централизованной Франции, способным выполнять функцию главного властного института всей страны.

В отношении продолжающейся в литературе дискуссии о степени и характере влияния самого пышного двора Европы позднесредневековой эпохи, бургундского, на французский двор второй половины XV–XVI вв., мы можем констатировать наличие отдельных церемониальных и организационных заимствований, которые, однако, не носили системного характера и не являлись повторением, адаптацией или имитацией бургундских порядков. Причем, эти заимствования происходили не в одночасье и имели опосредованный характер, поскольку проистекали от европейских дворов, испытавших бургундское влияние. Мы можем лишь согласиться с тем, что элементы большого государственного церемониала герцогов Бургундии, применяемого для организации значимых мероприятий, были действительно используемы во Франции, встроенные в куриальную и государственную церемониальную систему.

Покончив с судьбоносными внешними и внутренними политическими вызовами во второй половине XV в., короли Франции приступили к целенаправленной концентрации политической власти, которую можно было реализовать, придав двору характер главного представительного, социально — политического и культурного института Франции, сделав его не только объектом, но также субъектом публично-правовых решений. Воля короля и воля его двора зачастую стали отождествляться.

Монархи первой половины XVI в., присвоив себе или наследовав все права исчезнувших феодальных домов, стали единым и единственным источником высшей власти, ее символического воплощения — высшего достоинства, Величества ( Majesté ), преобразованного затем в форму обращения к королевской особе и уже употреблявшегося во времена Франциска I и Генриха II. Именно король и его двор во многом превратили французское XVI столетие в эпоху Ренессанса.

Как показывает проведенное исследование, вопреки устоявшемуся мнению в западной историографии, одной из главных черт Ренессансного двора периода Франциска I (1515–1547) стало его кардинальное структурное, церемониальное и персональное обновление, в соответствии с претензиями на реализацию абсолютной власти и права короля творить закон для всей Франции, при сохранении базового организационного капетингского начала, — заглавной роли Королевской палаты и неизменной номенклатуры ключевых куриальных служб.

В середине XVI в. во Франции утвердилось понимание того, что двор в стране один и един; куриальные должности, отныне воспринимавшиеся как достоинство ( dignité ), т. е. право соучаствовать в принятии публичных решений посредством всех механизмов, предоставляемых двором, неразрывно сплелись с традиционным представлением о дворянской верности ( fidélité ) королю, что позволило закрепить взаимные обязательства короны и придворных. Именно эти обязательства привели к формализации права наследования должностей и гарантии должностной несменяемости, равно как утверждению правила невозможности отнять однажды дарованные привилегии, при условии полной политической лояльности служащих и соблюдения правил придворного общежития. Желание утвердить исключительное положение двора как социально-политического центра государства привело к появлению в 1560–1580-х гг. нового типа документов, регулирующих организационную, функциональную и церемониальную систему как всего куриального института, так и его отдельных служб: место ордонансов заняли королевские Регламенты , которые имели силу ордонансов в правовом и организационном пространстве двора. Они не подлежали обязательной регистрации в Парижском парламенте и давали королю возможность политического и кадрового маневра, права безраздельно управлять куриальными процессами. Правда, Генеральные штаты 1560 и 1588 гг. пытались вмешиваться в это право, и небезуспешно, особенно в части сокращения финансирования и численности придворного штата, однако короли, выполняя резолюции этого сословно-представительного органа, всякий раз возвращались к исходному положению и продолжали целесообразную на текущий момент куриальную политику.