Коллектив авторов - Регионы Российской империи - идентичность, репрезентация, (на)значение. Коллективная монография

Прежде всего стоит обратить внимание на специфику дисциплинарного режима, в котором велось обсуждение вопроса о местной истории в 1850–60‐е годы. Мы уже видели, что и федералисты, и их оппоненты соотносили «провинциализм» с русской историей в целом, хотя и предлагали при этом диаметрально противоположные решения этой проблемы. Что же собой представляла «наука русской истории», к требованиям которой апеллировали обе стороны? Еще в середине 1840‐х в серии публикаций Кавелин наметил контуры этой дисциплины указанием на необходимость изучения фактов с их внутренней, а не с внешней стороны, как это было принято раньше, во времена Карамзина и Погодина. Какие из оснований этой науки оставались с тех пор нетронутыми, а какие подвергались ревизии со стороны Щапова, Костомарова и тех, кто шел в эти годы вместе с ними? В наиболее отчетливом виде ответы на эти вопросы содержатся в материалах все той же дискуссии Бестужева-Рюмина и Дмитриева по поводу значения кавелинского наследия.

Дмитриев как верный последователь Кавелина выражал уверенность, что дальнейшие труды по русской истории покажут, «каким важным моментом во внутренней жизни нашего народа было это появление государства, и как несправедливо представлять последнее чем-то внешним для нее и не идущим вглубь ее» [53] Дмитриев Ф. М. [рец. на: ] Сочинения Кавелина. М., 1859. В 4 ч. // Московские ведомости. 1860. № 185. С. 1465. . Как выяснилось из последующего обсуждения, Дмитриев в данном случае полемизировал с Костомаровым, который в своей нашумевшей вступительной лекции определял отношение политических форм к истории народа как частный случай диалектики явления и сущности. С одной стороны, поверхностными представлялись ему все попытки не только истолкования событий прошлого, но и «последовательного изображения законодательства, учреждений и быта», которые не были проникнуты потребностью «уразумения народного духа». С другой стороны, «критическая обработка во всех подробностях истории внешних явлений», по убеждению Костомарова, неизбежно предшествует составлению хоть сколько-нибудь удовлетворительной истории народа, ибо «без внимательного рассмотрения внешних подробностей невозможно приступить к внутреннему содержанию». Однако такое равновесие между внешним и внутренним признавалось им только при определении очередности исследовательских задач, но не их важности. Основным предметом исторического изучения, по Костомарову, было все же движение духовно-нравственного бытия народа, которое выражалось «в его понятиях, верованиях, чувствованиях, надеждах, страданиях». В исследовании этой нетронутой пока народной духовной жизни автор вступительной лекции видел «основу и объяснение всякого политического события… поверку и суд всякого учреждения и закона» [54] Он же. Ответ г. Бестужеву-Рюмину // Московские ведомости. 1860. № 209. С. 1656; Костомаров Н. И. Вступительная лекция в курс русской истории, читанная проф. Н. И. Костомаровым в Имп. Санкт-Петербургском университете // Русское слово. 1859. № 12. С. II, VI–VII. . Дмитриев же продолжал настаивать на том, что никакой иной истории народа, помимо политической, в России быть не может, ведь «…в создании государства по преимуществу выразилась творческая сила нашего народа» [55] Дмитриев Ф. М. [рец. на: ] Сочинения Кавелина. М., 1859. В 4 ч. // Московские ведомости. 1860. № 185. С. 1465. .

Вместо Костомарова на эти возражения в печати взялся ответить Бестужев-Рюмин. Выступая против отождествления политической и народной истории, он отвергал и прямолинейное их противопоставление: «Мы того мнения, что бытовая история вовсе не противоречит политической, а, напротив, должна быть в тесной, неразрывной связи с нею; только, разумеется, при ближайшем знакомстве с бытом изменится сама собою относительная важность того или другого события, а главное, перестановится точка зрения» [56] Бестужев - Рюмин К. Н. [рец. на: ] Соловьев С. М. История России с древнейших времен. М., 1851–1859. Т. 1–9; СПб., 1860. Т. 10 // Отечественные записки. 1860. № 9. С. 7. .

Когда же Дмитриев попытался оспорить необходимость такой перестановки [57] Дмитриев Ф. М. Ответ г. Бестужеву-Рюмину // Московские ведомости. 1860. № 209. С. 1657. , Бестужев уточнил, что речь идет не о создании иной в своих основаниях истории, а о выходе за узкие рамки уже имеющейся. Если та ее политическая версия, которой придерживалась школа Кавелина и Соловьева, «вообще знать не хочет всякого проявления народного духа», довольствуясь фактами, «совершающимися в высших сферах», то «здесь история цивилизации, культуры… то есть история той почвы, на которой вырастают учреждения». Он полагал, что политическая история, которой придерживалась школа Кавелина и Соловьева, не в состоянии достичь этой цели: довольствуясь фактами, «совершающимися в высших сферах», она пренебрегает «всяким проявлением народного духа» [58] Бестужев - Рюмин К. Н. Философия истории и Московское государство // Отечественные записки. 1860. № 11. С. 15–16. . Неприятие построений Кавелина и его единомышленников проистекает из законного «желания… узнать другие сферы жизни и проследить их взаимодействие». «…Бытовая история вовсе не противоречит политической, а, напротив, должна быть в тесной, неразрывной связи с нею». При этом, по Бестужеву, проблематика политической истории не упраздняется, а помещается в иной, более широкий контекст [59] Бестужев - Рюмин К. Н. [рец. на: ] Соловьев С. М. История России с древнейших времен. М., 1851–1859. Т. 1–9; СПб., 1860. Т. 10 // Отечественные записки. 1860. № 9. С. 7. .