Александр Сидоров - На Молдаванке музыка играет - Новые очерки о блатных и уличных песнях

Уровень жизни резко снизился. В 1933 году средний женатый рабочий в Москве потреблял менее половины количества хлеба и муки по сравнению со своим питерским коллегой начала XX века. В его рационе практически отсутствовали жиры, было очень мало молока и фруктов, а мяса и рыбы — лишь 20 % от рациона пролетария царской России на рубеже веков.

Продуктами дефицит не ограничивался. Катастрофически не хватало потребительских товаров — сказался курс на развитие крупного промышленного производства в ущерб мелкому. Из-за запретов со стороны власти исчезают кустари-ремесленники, на которых в 20-е годы держалось производство глиняной посуды, самоваров, тулупов, шапок и т. д. В 30-е годы даже в общественных столовых не хватало ложек, вилок, тарелок, за ними стояли в очередь, как и за едой. «В течение всего десятилетия совершенно невозможно было достать такие простые предметы первой необходимости, как корыта, керосиновые лампы и котелки, потому что использовать цветные металлы для производства товаров народного потребления отныне запрещалось». Нельзя было достать красок, гвоздей, досок, даже ниток, иголок и пуговиц. Запрещалось продавать лён, пеньку, холст, пряжу — они считались чуть ли не стратегическим сырьём.

С одеждой был вообще полный крах. Население погрузилось в эпоху нищенства и оборванства. Петербурженка С. Н. Цендровская вспоминала о школьном детстве: «Все мальчики и девочки ходили в синих сатиновых халатах… Одевались очень плохо, особенно в 1929–1933 гг. На ногах резиновые тапки или парусиновые баретки на резиновой подошве, руки вечно красные, мёрзли без варежек». В конце 1930 года немецкий рабочий сообщал в письме своему другу: «Теперь уже довольно холодно, а в Сталинграде есть тысячи людей, не имеющих даже сапог, не говоря уже о тёплом платье. Они одеты в лохмотья, да и те так обтрёпаны, как мне ещё не случалось видеть ни на одном “тряпичном карнавале”». Так продолжалось до конца 30-х годов, да и в ту пору жители Киева жаловались, что перед магазинами одежды всю ночь стоят в очереди тысячи человек.

Власть пыталась регулировать распределение благ. Е. Осокина в книге «За фасадом сталинского изобилия» пишет: «С начала 1931 года в стране существовало четыре списка снабжения (особый, первый, второй и третий). Преимущества в снабжении имели особый и первый списки, куда вошли ведущие индустриальные предприятия Москвы, Ленинграда, Баку, Донбасса, Караганды, Восточной Сибири, Дальнего Востока, Урала. Жители этих промышленных центров должны были получать из фондов централизованного снабжения хлеб, муку, крупу, мясо, рыбу, масло, сахар, чай, яйца в первую очередь и по более высоким нормам… Во второй и третий списки снабжения попали малые и неиндустриальные города, предприятия стеклофарфоровой, спичечной, писчебумажной промышленности, коммунального хозяйства, хлебные заводы, мелкие предприятия текстильной промышленности, артели, типографии и пр.»

Но эта система была способна гарантировать разве что скудный минимум существования. Рабочие получали в месяц 0,5–2 килограмма мяса или рыбы, 1 килограмм крупы, 400 граммов постного масла, 500 граммов сахара на всю семью. В столовой инженеру полагалось на обед 300 граммов хлеба, пролетарию — 200 граммов. И это — на крупнейших предприятиях! В Ивановской области рабочие неиндустриальных производств летом 1932 года вообще получали только сахар…

Даже иностранные рабочие — тысячи немцев, американцев, французов, англичан, бежавших от безработицы в «счастливую страну победившего пролетариата», — снабжались немногим лучше. Так, американцы, работавшие на карельских лесоразработках, получали в месяц по килограмму масла, сала, макарон, 2,5 килограмма сахара (зато три буханки хлеба в день). Правда, время от времени в их распределителе появлялись ветчина, сыр, копчёный лосось, орехи, ликер, сигареты, конфеты, фрукты. Советскому рабочему такое даже не снилось… По воспоминаниям американца Джэка Моррисея, который работал в Воронеже, его рацион состоял из омлета, чая и чёрного хлеба на завтрак, жареной в жиру конины, водянистого картофельного пюре, политого растительным маслом, и чая на ланч.

Не надо думать, что в Одессе дела обстояли лучше. Как раз она стала одной из первых, познавших на себе все «прелести» карточной системы наряду с другими украинскими городами. Горожане возмущались сложившейся ситуацией; на улицах Одессы в 1931 году даже появились листовки. В одной из них говорилось: «Всё существо поглощено лишь заботой что-либо достать, начиная от куска хлеба до одежды и от коробки папирос до сапог. На это тратишь всю силу: и свою, и семьи, а для души осталась лишь боязнь и трусость за будущий день».