Рустам Рахматуллин - Две Москвы. Метафизика столицы

Приговор Любечского съезда «держать свою отчину», то есть прекратить переходы, означал взросление. В XII столетии сложились местные династии, брачуясь с частями земли. Отсюда предание о Кучке, умерщвленном Долгоруким, где Кучка – словно бы сама земля, начало местное, а князь – пришелец. Когда Кучковна отдается в жены сыну Долгорукого Андрею, будущему Боголюбскому, это брачуются земля и княжеская власть. Эпоху местных браков земли и власти можно назвать владимирской – по имени Андреевой столицы. Убийство Боголюбского нелегендарными Кучковичами, братьями Кучковны, было не отказом от обручения, а расторжением брака.

Местные браки земли и власти венчались коронами кремлей, возникших на Руси не раньше этого второго возраста. Кремли – не княжеские замки в центре городов, ни замки подле города, но городá как таковые с княжьими дворами в них. Даже в растущем внешними кругами городе кремли становятся лишь внутренними городами, но не замками. Детинец или кремль Новгорода лишь условно называется Детинцем и кремлем, поскольку княжий двор остался вне его, как и во Пскове – вне так называемого Крома.

Третий русский возраст наступил, когда владетельный московский дом, один из местных, брачевался с полнотой земли. Такой союз есть царство и венчается короной главного Кремля. Поэтому Московский Кремль есть кремль по преимуществу, в пределе, в чистоте идеи.

Государев двор в Кремле помнит о месте княжьего детинца – на мысу холма, но не обособляется на нем. Домовый храм царей и Грановитая палата с тронным залом, с парадными крыльцами-всходами, образовали открытый городу фасад дворца.

Новгородский опыт отозвания варягов окончился признанием (а не призванием) Ивана III Великого. Республиканский прежде Новгород признал его не очерёдным князем, но государем, господином, то есть хозяином земли в силу природного, божественного и наследственного, права. Дотоле Новгород сам величался Господином, Государем и Великим.

Наследственность великого княжения делала младшую Москву взрослее Новгорода политически. Но и Москва сказала слово «государь» по адресу владетельного князя только при Иване III, в голос с Новгородом. С этим государем Москва взрослела на второй, а Новгород – на оба возраста. Две метрополии Руси сверстались, стали сверстницами меж собой. И с государем, дораставшим вместе с ними до монархической идеи.

Вскоре после новгородской эпопеи государь возрос еще на голову, найдя себя самодержавным, то есть не зависящим ни от исчезнувшего греческого, ни от ослабшего татарского царя.

Через три четверти столетия, и странно, что не раньше, русский государь венчался царской шапкой.

Царь собственник земли, а не пришелец на нее, как князь.

И главное: князю довольно быть законным – царь должен быть сначала благодатным, истинным.

Опричный кризис реставрировал доцарскую коллизию земли и власти. Царь бежал, как князь, чтобы земля звала его назад. Как князь, опричный царь сел на удел, в опричнину.

По праву царь, Иван допытывался у земли каких-то подтверждений своих прав. Права были подтверждены – и вручены еще особые, буквально: опричные. Только земля уже не понимала смысла этих подтверждений. Земля забыла разделяться разделениями старых лет. Она была взрослее своего царя на целую эпоху.

Первый венчанный царь, Иван, по сути, развенчался через опричнину.

Это так ясно на примере новгородского погрома, когда Иван раскинул стан вне города, на древнем Рюриковом городище. Когда-то там стоял, по новгородской версии призвания варягов, сам Рюрик. Стояние вне города и есть фигура овладения, а не владения; прихода власти, а не изначального присутствия. С XII века Новгород селил князей на Рюриковом городище. Оно есть память договора между городом и князем.

Природный господин, владетель, если он тиран, тиранствует вне логики и смысла своего владельческого права. А княжеское овладение, даже когда не прибегает к тирании, беременно насилием.

Иван Великий не тиранствовал. Он не вошел после Шелонской битвы в Новгород, чая войти в него природным государем, а не пришлым князем. Во второй поход, «любовный», он еще мирился с правилом стоять и отправлять свой суд по-княжески, на Рюриковом городище. Однако накануне и во время третьего похода Иван потребовал у Новгорода Ярославово дворище. Давно вошедшее в пределы города и ставшее центральным на Торговой стороне, Дворище виделось Ивану местом городского государева двора, не замка. Ярослав Великий, как оставшийся без братьев и племянников, есть прототип монарха. Кроме того, садясь на Ярославовом дворище, Иван садился в место веча, демонстрируя, что прежде вече село в место государя.