Татьяна Лабутина - Британские дипломаты и Екатерина II. Диалог и противостояние

Макартни не оставлял своих попыток подтолкнуть российскую сторону к заключению союзного договора и в следующем, 1767 году. Поскольку императрица, по мнению посла, в последнее время стала обращать гораздо меньше внимания на иностранную политику, и «все ее мысли поглощены заботой о внутреннем управлении государством», Макартни решил более настойчиво действовать через графа Панина. Он добивался от сановника подписать союзный договор без статьи о турецком вопросе, но Панин категорически отказывался это делать, объявив, что готов тотчас же заключить с Англией «твердый союз, без всякого вмешательства прочих держав, но что он никогда не отступит от турецкого вопроса». Граф заверял англичан, что они сильно заблуждаются, если льстят себя надеждой, что он со временем будет менее непреклонен. Союз с Великобританией, продолжал Панин, «не представляет для России никакой пользы, иначе как в случае войны с Оттоманской Портой, ибо какая другая держава осмелится напасть на нее?» В то же время Великобритания, полагал российский министр, извлечет для себя все выгоды, какие только может желать, из союза с Россией, вне зависимости от того, рассматривать этот союз «в наступательном характере, или только оборонительном» 258 258 Там же. С. 295. . Однако британская сторона не желала поддержать Россию в надвигавшейся войне с Турцией (1768–1774 гг.), предпочитая сохранять нейтралитет. В этой связи миссия Макартни представлялась завершенной: весной 1767 г. его пост занял Генрих Ширли.

В одном из своих последних донесений в Лондон Макартни сообщал о российском после господине Стэнли, которого императрица направляла в Великобританию, полагая, что эта информацию может заинтересовать правительство. Стэнли был младшим сыном знаменитого графа Чернышева, одного из генералов Петра I, прославившегося, несмотря на незнатное происхождение, «собственными замечательными делами». Ему 40 лет, сообщал Макартни, но он сохранил «всю живость и подвижность молодости; сознавая за собой большие таланты». По мнению дипломата, «природный ум его, хотя и не глубок, но отличается быстротой и в России может прослыть первостепенным». Макартни обращал внимание на начитанность российского посла, отмечая в то же время, что он следовал «французской привычке»: читал исключительно одни мемуары, письма, анекдоты, альманахи и словари. Классические языки ему совершенно неизвестны, зато он владеет многими новыми языками, по-французски и по-немецки говорит «с необыкновенной легкостью». Его разговор «умен и занимателен, но часто утомителен до приторности многословными выражениями, так как по его понятиям красноречие и болтливость одно и то же». На взгляд посла, господину Стэнли, как и всем русским людям, «совершенно недостает проницательности». Его честолюбие «превосходит всякую самонадеянность, – продолжал дипломат, – он подозрителен к своим друзьям, ненасытно мстителен к врагам, повелителен перед низшими, двуличен перед высшими, невнимателен к подчиненным, жесток к своим рабам; обращение его высокомерно, а характер вспыльчив до бешенства; он проникнут сумасбродными идеями о величии и могуществе своего народа, сравнительно с которым имеет самое невыгодное понятие об остальных государствах». Макартни полагал, что императрица, в бытность свою великой княгиней, имела случай хорошо с ним познакомиться, а потому ненавидит его. Не обошел своим вниманием британский посол пристрастие российского дипломата к роскоши, отмечая, что его обстановка в доме «необычайно роскошна и великолепна, так как он человек богатый и чрезвычайно расточительный». Свои суждения Макартни вынес на основании того, что ливрея каждого из слуг Стэнли стоила более 100 фунтов, а бриллианты его жены – около 40 тыс. фунтов стерлингов. Супруга мистера Стэнли, по наблюдениям Макартни, «отличается необыкновенной красотой, кротким нравом, и самым любезным характером». Дипломат полагал, что она несчастлива в браке, однако «мысль об этом посольстве до того ослепляет ее», что она решилась сопровождать мужа в Англию. Завершая характеристику российского посла в Великобритании, Макартни упоминал, что давно знаком с ним «весьма близко», и потому не ошибся насчет его характера и не преувеличил его «в дурную сторону» 259 259 Там же. С. 297–300. .

Заметим, что столь исчерпывающая информация о российском после, представленная британским дипломатом, не была случайностью. Скорее она отвечала требованиям, которые правительство и король Великобритании предъявляли ко всем своим резидентам, находящимся на службе в Российской империи. Там, государственный секретарь Конвей напоминал Макартни о том, что тот должен постоянно обращать внимание на все, что имеет отношение к внешней политике императрицы, поскольку «планы ее слишком обширны, а значение ее слишком велико для того, чтобы считать незначительным малейший ее шаг» 260 260 Там же. С. 278. .