Коллектив авторов - Все в прошлом [Теория и практика публичной истории]

Понятно, что «перевод» теорий и подходов — это всегда изменение их исходного смысла и направленности. Финальный продукт перевода не может не учитывать — в целях своего собственного интеллектуального выживания — установок и интересов среды своего обитания. Перевод — это не только приспособление оригинала к новым условиям существования, но и нередко его радикальная переделка: между «социализмом» Маркса, «социализмом» Сталина и «социализмом» Мао — дистанции громадных размеров. Запутанная история проникновения постмодернизма в Россию в течение последних 40–50 лет — еще один показательный пример этой общей тенденции. Благодаря (пока) неизвестным «переводчикам» и «организаторам» интеллектуального трансфера «постмодернизм как культурная логика позднего капитализма » [1085] Джеймисон Ф . Постмодернизм, или Культур ная логика позднего капитализма. М.: Изд-во Института Гайдара, 2019. оказался главной культурной практикой в России распадающегося социализма [1086] Об истории постмодернизма в литературе .

Постепенное врастание «публичной истории» в русскоязычный контекст тоже во многом следует традициям интеллектуального трансфера. Хотя исследования, посвященные «явлению, именуемому „публичной историей“» [1087] См. дискуссию: Публичная история: между наукой и памятью // Новое прошлое. 2020. № 2. С. 240. , все еще довольно редки, большинство их авторов согласны с тем, что главным инициатором и проводником нового подхода в России являются прежде всего университетские программы [1088] См., например, полезный обзор становления публичной истории в России: Завадский А., Исаев Е., Кравченко А., Склез В., Суверина Е . Публичная история и коллективная память // Неприкосновенный запас. 2017. № 112. C. 24. . Показательно и то, что основным проблемным ядром этих немногочисленных статей все еще остается желание разобраться с содержательным компонентом нового термина [1089] Краткий обзор этих попыток см.: Исаев Е.М . Публичная история в России: Научный и учебный контекст формирования нового учебного поля // Вестник Пермского университета. 2016. Вып. 2 (33). С. 7–12. . Иными словами, новый подход и новая терминология вырастают не столько как ответ на складывающиеся (или уже сложившиеся) практики исторической (само)деятельности разнообразных сообществ, сколько как стремление историков-профессионалов наполнить заимствованный термин местным содержанием.

Любопытен и еще один аспект этого интеллектуального трансфера-перевода. Несмотря на свою недолгую историю, русскоязычная версия публичной истории уже успела обозначить ориентацию, которая радикально отличает ее от аналогичного англоязычного подхода. Например, практические пособия и профессиональные исследования публичной истории, выходящие в США, последовательно акцентируют публичный характер нового подхода к истории, подчеркивая его прагматическую направленность, заданную интересами публики [1090] Johnson G.W., Stowe N.J . The Field of Public History: Planning the Curriculum – An Introduction // The Public Historian. 1987. Vol. 9. № 3. P. 12. . Роль историков-профессионалов при этом не отвергается, но серьезно модифицируется. Так, авторы «Введения в публичную историю» призывают своих читателей «видеть в истории практическое действие, а не список событий и дат для запоминания», отмечая при этом, что история становится жизненно важной тогда, когда историки приобщают своих слушателей к тем вопросам, из которых выросло их собственное историческое исследование, когда они вовлекают аудиторию в акт написания (doing) истории. Люди, начинающие самостоятельно писать историю — вместо того чтобы ее просто заучивать, — гораздо быстрее осознают, что история — это вовсе не стройный рассказ о прошлом, ждущий, когда его затвердит наизусть очередной студент [1091] Lyon C.M., Nix E.M., Shrum R.K . Introduction to Public History: Interpreting the Past, Engaging the Audience. Lanham: Rowman & Littlefield, 2017. P. 23. .

Закономерно, что при таком подходе публичная история нередко видится историей прежде всего самодеятельной, историей «народной» и «активистской» (people’s history, activist history) [1092] Об активистской и народной истории см. соответственно: Dean D . Introduction // A Companion to Public History / Ed. by D. Dean. Hoboken: Wiley, 2018. P. 1; Conard R . Complicating Origin Stories: The Making of Public History into an Academic Field in the United States // Ibid. P. 29. . В русскоязычных дискуссиях о публичной истории именно эта история прямого действия подвергается показательной трансформации. « Народная » история превращается здесь в историю для народа. Публика занимает свое привычное место: потенциальные ( со ) авторы истории вновь оказываются пассивными «потребителями продукции историка», транслирующего «научное историческое знание» вовне [1093] Репина Л . Наука и общество: Публичная история в контексте исторической культуры эпохи глобализации // Ученые записки Казанского университета. Сер. «Гуманитарные науки». 2015. № 3 (157). С. 63. .