Десмонд Сьюард - Наполеон и Гитлер

Первый агрессивный шаг Гитлер сделал в 1936 году. Версальским договором была предусмотрена демилитаризация Рейнской области в качестве стратегической гарантии для Франции. В соответствии с этим Германии запрещалось размещать там свои войска. В 1936 году у французов было слабое, нерешительное правительство и трусливый начальник штаба генерал Гамелен, известный своими пораженческими взглядами. В марте Гитлер отдал приказ о ремилитаризации рейнской зоны и размещений там двух дивизий вермах-, та. Его генералы были в шоке, поскольку армия еще не настолько окрепла, чтобы помышлять о прямом столкновении с французами. Но воображение напуганного до смерти Гамелена превратило 22000 немецких военнослужащих в 265000, в результате чего французское, правительство легко поддалось нажиму Англии и пошло на переговоры, которые, как и следовало ожидать, не принесли никаких результатов. Несколько лет спустя фюрер вспоминал, что этот кризис стоил ему такого огромного нервного напряжения, какого ему никогда не случалось испытывать. «Если бы французы ввели сами войска в Рейнскую область, нам пришлось бы уйти оттуда, поджав хвост», — откровенно признался он.

Успех Гитлера встревожил всю Европу, наглядно показав, что Франция способна вести лишь оборонительную войну, и, следовательно, все ее союзники рискуют оказаться предоставленными самим себе. И это несмотря на то, что французская армия считалась самой большой и мощной в мире. Система, при помощи которой поддерживался мир с 1918 года, перестала функционировать.

У Гитлера и руководителей Британии 30-х годов было не больше общего, чем у Наполеона и вигов. Чемберлен с Галифаксом и лидеры «третьего рейха» находили друг друга невыносимыми. Когда Геринг опоздал на обед в британском посольстве, сказав при этом «Я немного пострелял», сэр Эрик Фиппс поинтересовался: «По дичи, надеюсь?» Страдая от собственной неполноценности, Геббельс называл аристократичного Идена «страшным тупицей».

У англичан не было надежды на то, что они когда-нибудь поймут фюрера. Убежденный в своей способности перехитрить их дипломатически, Гитлер просто не мог уяснить себе, что, исчерпав все аргументы в дипломатии, «сыны туманного Альбиона» перейдут на язык войны. И эту убежденность постоянно поддерживал в нем Риббентроп, который в бытность послом в Лондоне сделался посмешищем из-за своей тупой, доходящей до наглости самоуверенности. Отношения с Британией между тем могли бы быть совсем иными, довелись Герингу с его обаянием и хитростью возглавить там миссию.

В конце 30-х британские государственные деятели и дипломаты уже всерьез опасались агрессивного, непредсказуемого характера Гитлера и его мании преследования. Черчилль высказывал такие опасения еще с того момента, когда Гитлер стал рейхсканцлером в 1933 году. Даже если будущий глава британского правительства и ошибался в своей оценке действительных сил и способностей вермахта и люфтваффе, его преувеличения сослужили добрую службу, заставив англичан сполна осознать грозящую им опасность.

Гитлер был убежден, что Северная Америка никогда больше не будет участвовать в войне в Европе. Несомненно, этому заблуждению в значительной мере способствовали изоляционистские настроения, широко распространенные в США в 30-е годы. Приход к власти Франклина Делано Рузвельта и его «Новый курс» вызывали у фюрера своеобразную реакцию. Если верить Герману Раушнингу, то фюрер отозвался об этом как о «последних предсмертных корчах прогнившей и погрязшей в коррупции системы». Раушнинг, магнат из Восточной Пруссии и нацист, который позже пересмотрел свои убеждения и бежал в Швейцарию, а затем оттуда перебрался в Америку, записал ряд своих бесед с Гитлером, состоявшихся между 1932 и 1934 годами. Они проливают гораздо больше света на подлинные цели и планы Гитлера, чем «Майн кампф». «С тех пор как вопреки исторической логике и здравому смыслу Южные Штаты потерпели поражение в гражданской войне, американцы находятся в состоянии политического и общественного загнивания, - полагал фюрер. — Начала великого нового социального порядка, основанные на принципах рабства и неравенства, были в этой войне уничтожены, а вместе с ними погиб и зародыш будущей, подлинно великой Америки, которой правила бы не коррумпированная каста торгашей, а класс настоящих господ, и они смели бы прочь всю фальшь свободы и равенства».

Тем не менее фюрер не поставил крест на Соединенных Штатах. Эта страна находилась на грани революции, от которой один он мог спасти ее, и он намеревался сделать это — скоро там должны были появиться свои штурмовые отряды, так сказать, американские СА. Он говорил Раушнингу: «Я твердо убежден, что у определенной части американского среднего класса и фермеров еще не угас здоровый боевой дух колониальных идей». Значительные надежды в него вселяло «естественное отвращение американцев к неграм и неполноценным расам вообще, включая евреев». Такие черты, но его мнению, «позволяли надеяться на то, что здоровые элементы американского общества однажды воспрянут от сна, как они воспряли в Германии, и... настанет время, когда явится новая Америка, наш самый сильный союзник». Однако об американских войсках у него составилось весьма низкое мнение. Он жил в мире ложных представлений и понятий, и это не могло не привести к катастрофе.