Андрей Франц - Беспредел и Тирания. Историко-политические этюды о преступлении и наказании

— А что у нас с короной византийских Басилевсов? — Дож на мгновение примолк, как бы ожидая ответа. — Она тоже болтается на гвоздике. Алексей III слаб, нелюбим подданными, ненавидим святошами и запуган усиливающимся могуществом германцев. Единственную свою опору он видит, вы удивитесь, именно в Иннокентии, в Римской церкви. — Дандоло чуть приподнял голову к потолку и, глумливо передразнивая оригинал, чуть ли не проблеял: "Мы-ы-ы являя-я-я-емся двумя еди-и-и-нственными мировыми си-и-и-лами: единая римская це-е-е-рковь и единая империя наследников Юстиниа-а-а-а-на; поэтому мы должны соедини-и-и-и-ться и постараться воспрепя-я-я-я-тствовать новому усилению могущества западного импера-а-а-а-тора, нашего сопе-е-е-е-рника".

— С копиями писем Иннокентия и Алексея вы можете ознакомиться в моем личном архиве. — Дож слегка усмехнулся, — очень увлекательное чтение. Итак, обе императорские короны болтаются сегодня в воздухе, и жонглирует ими Иннокентий.

Взгляды присутствующих теперь уже не отрывались от фигуры старого дожа, словно завороженные неумолимой логикой его слов.

— Понятно, что бесконечно все это продолжаться не может. Но бесконечно Иннокентию и не нужно. Нужно всего лишь привести Ричарда Английского в Палестину, отбить Святые места, Животворящий Крест и Гроб Господень.

Острое понимание зажглось в глазах его слушателей. — Да, конечно, дальше уже все понятно! Кого, как не героя Священного Похода, образец рыцарства и будущего Святого, предложит организовавший этот поход папа в императоры германским князьям? Разумеется, ненавидящие друг друга сторонники Филиппа и Оттона с радостью ухватятся за вариант "ни нашим, ни вашим".

Энрико Дандоло слегка усмехнулся. — Разумеется, Ричард Львиное Сердце — не более, чем железнобокий болван на троне. Но уж думать-то Иннокентий сумеет и за двоих. Дальше рассказывать?

— Не нужно, мессер, — Джовани Фальер встал и низко поклонился слепцу, — дальше и так понятно. Надев на Ричарда корону западной империи, Иннокентий получит возможность легко и почти безболезненно вытряхнуть Алексея из короны восточной…

— Надев ее затем все на того же железнобокого болвана, — завершил мессер Орсеоло.

— Иными словами, — присоединился меланхоличный мессер Флабьянико, — Иннокентий преследует цель, не дающую покоя всем папам, когда-либо занимавшим Святой Престол: единый христианский мир, единая христианская империя, единая христианская церковь…

— Да, — дож, наконец, опустился в свое кресло. — И он, как никогда, близок к ней. — Целая минута, а то и больше, прошли в молчании. Затем Дандоло поднял голову. — Надеюсь, вы понимаете, мессеры, что внутри этой империи нет, и не может быть места свободной венецианской Республике?

Прошло еще несколько мгновений. Где-то жужжал комар, невесть как выживший в окуриваемых специальными травами помещениях. За окном прошелестел поднявшийся с ближайшего болота выводок цапель. Наконец дож расправил плечи и ровным голосом произнес.

— Я не знаю, что нам следует делать. И вы этого не знаете тоже. Поэтому сейчас мы разойдемся и будем думать. Но помните одно. Что бы ни случилось, венецианский флот с крестоносцами не должен прибыть в Египет!

— Что бы ни случилось!!!

Что характерно, он туда и не прибыл. Ибо при осаде замка Шалю-Шаброль в Лимузене Ричард Львиное Сердце удивительно вовремя ловит арбалетный болт, затем гангрена, и знамя предводителя крестовых паломников, так и не успевшее попасть в руки Ричарда, оказывается у Тибо III, графа Шампанского.

Тибо прибывает к венецианцам и заключает договор о перевозке крестоносцев в Египет. Договор скалькулирован из расчета четыре серебряных марки за коня и две за человека. Итого, 85 тысяч марок. Особый пункт оговаривал, что эта цифра не меняется ни при каких обстоятельствах, независимо от того, сколько крестоносцев реально взойдет на палубы венецианских транспортов.

А затем, 24 мая 1201 года умирает и Тибо Шампанский. От чего-то. Вслед за Ричардом Английским. Вождем выбирают маркграфа Монферратского, а по Европе ползут нехорошие слухи о дурных предзнаменованиях похода. В самом деле, два вождя крестоносцев погибают один за другим — вряд ли это может в кого-то вселить оптимизм.

В конечном итоге, для погрузки на суда в Венецию прибывает значительно меньше воинов, нежели изначально было рассчитано. Но сумма в 85 тысяч марок остается неизменной. Вожди похода устраивают сбор средств, вынимая из карманов последнее, но все равно не хватает примерно тридцати пяти тысяч марок серебра. А это — гигантская сумма. Одна марка, это примерно восемь тройских унций. Или, двести сорок девять граммов. Умножаем на 35 000, получаем без малого девять тонн серебра. И взять их абсолютно неоткуда.