Юрий Андреев - Цена свободы и гармонии. Несколько штрихов к портрету греческой цивилизации

Даже Зевс не знает своего собственного будущего. По одной из версий мифа о Прометее он освободил скованного по его приказу титана в обмен на предупреждение об опасности, подстерегающей его в случае, если он вступит в новый брак с богиней Фетидой. О том, что боги Олимпа не вездесущи, говорит уже то обстоятельство, что им приходится все время перемещаться в пространстве. Почти все они имеют свои особо любимые места пребывания. У Аполлона это — Делос и Дельфы, у Деметры — Элевсин, у Геры — Аргос, у Афины — Афины, у Гефеста — о.Лемнос и т. д.

Так объясняется, например, в «Илиаде» смерть Патрокла, а вслед за ним его убийцы Гектора. Так же объясняются во второй гомеровской поэме и десятилетние скитания Одиссея, который из-за упорного противодействия ненавидящего его Посейдона никак не может достичь родной Итаки, причем жизнь его все это время висит на волоске. Трагически погибают опять-таки преследуемые гневом богов и почти все остальные участники Троянской войны и все вообще поколение героев.

Многое здесь зависело от статуса или ранга божества: чем ниже было его положение в общей иерархии сверхъестественных сил, тем ближе оно стояло к человеку и тем скорее он мог рассчитывать на его благосклонность. Особенно тесные, можно даже сказать, интимные отношения связывали греков с многочисленными малыми божествами природы вроде нимф, дриад, речных богов, а также с божествами — noкровителями семьи и дома, такими как Гестия (богиня очага), Зевс Геркей (букв. «Оградный», «Дворовый»), Зевс Ктесий (букв. «Приобретатель») и др. В отличие от гордых и недоступных олимпийцев все эти боги или божки сопутствовали человеку в его повседневной жизни и приходили ему на помощь, так сказать, по первому зову. Об особой близости к людям так называемых «героев» — обожествленных покойников, мы уже говорили прежде (см. гл. 7).

Лишь немногие герои были, если верить Гомеру и другим поэтам, удостоены богами особой чести и переселены после смерти прямо «во плоти», а не в виде бесплотной тени в Элизий или, что то же самое, на Острова блаженных, лежащие где-то далеко на западе. Такая участь была уготована, например, Менелаю и его супруге Елене. Геракл, как уже было сказано, вознесся на Олимп, хотя его тень осталась в Аиде (Гомер упоминает о ней в своем описании загробного мира в «Одиссее»)

В платоновской «Апологии Сократа» афинский мудрец увлеченно объясняет судьям, как он собирается использовать свое загробное существование в Аиде, постоянно общаясь с находящимися там великими людьми прошлого и в своей обычной манере испытывая их умственные способности. Эта остроумная вариация на тему гомеровского описания мира теней, доказывающая, что истинному философу смерть совсем не страшна, вряд ли могла серьезно увлечь рядового афинянина той поры.

В одной из од поэта Вакхилида (V в. до н. э.), мы находим такое наставление Аполлона людям:

Справедливости ради следует заметить, что далеко не вся греческая поэзия VII—V вв. до н. э. была пронизана теми же безысходно мрачными настроениями, что и только что процитированный отрывок из элегии Феогнида. Ноты отчаяния и скорби постоянно чередовались в ней с нотами неподдельного веселья и упоения жизнью. Многие стихи таких поэтов, как Архилох, Алкман, Алкей, Сапфо, Солон, Стесихор, Анакреонт, Пиндар и др., по своему жизнеутверждающему настроению вполне созвучны лучшим образцам греческой вазовой живописи и скульптуры той же эпохи. Нельзя забывать также и о том, что душераздирающие трагедии Эсхила и Софокла были обращены к тому же самому афинскому зрителю, который восторженно рукоплескал брызжущим весельем комедиям Аристофана и других комических поэтов V в.

В «Тимее» Платон лишь бегло упоминает о погружении Атлантиды в воды океана в результате какой-то загадочной, скорее всего, сейсмической катастрофы.

Краткую сводку мнений, в разное время высказывавшихся по этому вопросу, читатель найдет в нашей книге «Поэзия мифа и проза истории» (Л., 1990).

Эта черта характера считалась особенно свойственной афинянам. В одном из эпизодов «Истории» Фукидида коринфские послы, выступая на общем собрании членов Пелопоннесского союза, утверждают, что «афиняне и сами никогда не знают покоя, и другим его не дают».