Михаил Сергеенко - О тех, кто сражался за Воронеж [Очерк]

Пришел с перебитой рукой командир 1-го взвода Гриценко. Пока Таисия Елизаровна делала перевязку, он скрипел зубами, но не стонал. Когда же все было кончено, вдруг заплакал.

— Не то обидно, сестрица, что руку потерял, — говорил он, — а что этой рукой ни одного фашиста не сразил…

И скупые солдатские слезы Гриценко были понятны всем.

Таисия Елизаровна работала без устали. Когда на медпункте наступало затишье, начинала волноваться, просила Красотченко отпустить ее туда, где шел бой. Ей хотелось быть ближе к товарищам, чтобы сразу же на месте оказывать им помощь.

Подростки и девушки, помогавшие Соколовой, вели себя самоотверженно. Не раз под минометным обстрелом ходили на реку за водой, сопровождали раненых, эвакуируемых в санбат на левый берег…

Много хлопот было с Полупановым. Он пришел на медпункт, поддерживаемый Нестеровым и Парамоновым. У него было пробито легкое. Из-под наспех сделанной повязки сочилась кровь.

Еще охваченный возбуждением боя, Полупанов то требовал, чтобы его поскорей перевязали, так как он хочет снова идти в атаку, то начинал слабеть, задыхаться, впадал в полузабытье, просил пить.

Таисия Елизаровна наложила на рану давящую повязку. Парамонов и Нестеров повели Полупанова к переправе.

Через несколько минут Парамонов прибежал на медпункт.

— Саша сорвал с себя бинты! — закричал он. — Хочет в бой идти…

Соколова стремглав кинулась за Парамоновым. Дорогой встретила двух санитаров. Они помогли перебинтовать Полупанова и свести его вниз…

Когда связной сообщил о гибели Куцыгина, ни Красотченко, ни Соколова не хотели верить этому известию.

Красотченко приказал немедленно доставить в штаб отряда полевую сумку комиссара. Расстегнул ее, вынул документы, карты, различные заметки, написанные знакомым неровным почерком. Соколова помогала ему разбирать бумаги.

— Вот и нет уже Даниила Максимовича, — сказала она вдруг и заплакала.

От ее простых слов и откровенного женского горя стало невыносимо тяжело.

Красотченко написал донесение Воронежскому комитету обороны о героической смерти Куцыгина, Но разве в скупых словах рапорта можно было излить всю горечь и боль этой потери?..

И потом в течение всего дня, когда множество новых больших и малых событий на время заслоняло от Красотченко происшедшее, его ни на минуту не покидало тревожное ощущение тяжелой утраты. И он вспоминал с душевной тоской: «Нет уже Даниила Максимовича…»

С переднего края все чаще прибывали раненые. Пришел, придерживая левой рукой безжизненно повисшую правую руку, тяжело раненный заместитель командира отряда Антон Иванович Башта.

Уже под вечер бойцы партизанского отряда принесли на медпункт старшину Кукушкина. Он был ранен на Аксеновом бугре в самом начале атаки. Рослый, заметный издали, он упал на открытом месте, простреливаемом вражескими автоматчиками. Несколько часов пролежал неподвижно, притворяясь мертвым, пока наши не отогнали немцев.

Кукушкина положили на носилки, чтобы отправить в санбат. Носилки поломались.

— Эх, братцы, сколько вам со мной мороки! — огорчился он. — Вот навязался я вам на шею. Ведь во мне — ни много, ни мало — 92 кило…

С большим трудом его снесли под гору…

Комиссаром сводного истребительного отряда вместо погибшего Куцыгина был назначен Красотченко.

Вечером он и Грачев отправились на командный пункт полка с докладом о результатах дневного боя. Гитлеровцы были оттеснены на всех направлениях, Наступательный порыв воронежских истребителей увлек бойцов 2-го батальона, измотанных непрерывными трехдневными боями. Было не только восстановлено прежнее положение, но и заняты новые улицы и кварталы. Фашисты были выбиты из здания детского сада. Огневой рубеж проходил теперь по улице Некрасова и Чернышеву бугру в нескольких десятках метров от Предтеченского кладбища. Потери врага значительно превышали наши.

Капитан Быстров был доволен.

— Дерутся, как черти! — говорил он об истребителях.

В землянке под насыпью дамбы, где помещался полковой командный пункт, горела заправленная бензином коптилка.

Полковник, плотный, коренастый мужчина лет сорока, слушая Грачева, привычно хмурил брови и посапывал. Когда тот кончил, сказал:

— Молодцы воронежцы! Далеко фашиста погнали…

— Крепкий народ, — похвалил полковой комиссар, делая пометки у себя на карте.

Он чем-то очень походил на полковника, хотя ростом был чуть повыше и не такой грузный. Друг друга они понимали с полуслова.