Виктор Московкин - Солдат революции [о Н. И. Подвойском]

Когда Нина Августовна вернулась в Петербург, она не застала Николая Ильича: он был в Москве, занимался устройством книжного магазина.

Как и предполагали издатели, цензура нашла календарь вредным. На складе оказалось всего шестьдесят экземпляров. Полиция произвела обыск и обнаружила, что книжный склад издательства является складом социал-демократической литературы.

Кедрова и Подвойского арестовали.

Снова сырая темная камера, только уже в петербургской тюрьме. Надо с пользой употребить время, не поддаваться тяготам одиночки, болезням. Вспоминался пятый год: на каждой фабрике или заводе были созданы тогда боевые дружины. Все они действовали. Но как? Разобщенно! Не было военных специалистов, которые сплотили бы эти дружины, обучили обращаться с оружием, тактике уличных боев. Не было связи с солдатами. Но если десять лет назад роты Фанагорийского полка стреляли в бастовавших мастеровых Большой мануфактуры, то в пятом, когда фабрика два с лишним месяца фактически находилась в руках рабочих, те же фанагорийцы отказались выйти из казарм. Солдаты сочувствовали рабочим! Готовиться и готовиться к будущим боям, не допускать ошибок пятого года, — размышлял Подвойский.

Администрация тюрьмы была удивлена, когда заключенный попросил разрешения получить уставы русской армии, военные учебники, курсы лекций, читавшихся в Академии Генерального Штаба. Неужели этот больной человек готовит себя к военной карьере? На что он надеется? Но необычная просьба была выполнена.

Дни в тюрьме проходят быстро, до предела заполнены работой. Одно беспокоит: как перебивается Нина? После возвращения из Швейцарии она работала в издательстве; сейчас издательства нет, помощи можно ждать только от сестер. К тому же она готовится стать матерью.

Нину Августовну в свою очередь беспокоит его здоровье. При коротких свиданиях она все чаще останавливает тревожный взгляд на его осунувшемся посеревшем лице, замечает, как при резких движениях Николай Ильич старается скрыть внезапно появляющуюся боль. Он успокаивает, шутит.

Луч солнышка, пробившийся в узкое окно под потолком, шум дождя, морозные узоры на стекле — по этим приметам узник узнает смену времен года. Прогулки по площадке, огороженной высоким забором, не дают особых впечатлений.

В Новый год камера прибрана особенно тщательно; передали подарки от друзей. В пакетиках еще сохранилась морозная свежесть. В этот день можно дать себе отдых, что-то вспомнить, помечтать…

Вскоре узнает: родилась дочь. Как и условлено ранее, назвали Олесей. Когда-то придется ее увидеть?..

А со здоровьем что-то и в самом деле неладно. Ни гимнастика, ни обтирания холодной водой не изгоняют вялость, появилось головокружение.

Снова скупой луч солнышка в окне, шум дождя с ветром. Начинается осень. Здоровье совсем подводит. Наконец в тюремной конторе ему объявляют: он переводится в Вильненскую крепостную больницу «на испытание» — начальство все еще считает его болезнь симуляцией.

Только в больнице Николай Ильич узнает, какие нечеловеческие усилия прилагала Нина, добиваясь его освобождения. В Вильно она приехала с доктором Викторовым, который обследовал Подвойского еще в Ярославской тюрьме. Он дал заключение о тяжелом состоянии узника, о необходимости его немедленного освобождения.

Нина Августовна не могла дождаться, когда освободят мужа, — маленькую дочь она оставила на попечение сестры, а у Ольги Августовны своих малышей трое. Вильненские товарищи убедили ее, что все обойдется хорошо, можно уезжать спокойно.

В Лунево, куда они направлялись, Подвойского сопровождал Михаил Кедров, тоже незадолго до этого освобожденный из тюрьмы. От Петербурга до Рыбинска добирались поездом, потом сели на пароход.

В Ярославль прибыли засветло. Во время стоянки поднялись по лестнице на набережную, прошли до Стрелки. Все такие же широкие дали на левом берегу, все такой же захламленный правый берег. И каменная мрачная коробка тюрьмы, камера с видом на Волгу — только ни разу не пришлось увидеть ее — закрывали деревянные козырьки на окнах.

В сквере лицей, неоконченное учебное заведение. И столб с глобусом — место студенческих сходок. Шум, споры… Молодость! Как давно это было… Да и правда: Кедрову сейчас за тридцать, отец троих детей, Подвойскому — двадцать девять. Серьезнее стали, сдержаннее.

— Как будто снова побывали в студенческих тужурках, — сказал Михаил, думая, видимо, о том же. — Немного грустно…