Виктор Московкин - Солдат революции [о Н. И. Подвойском]

Много можно сказать и о других работниках Военной организации. Александр Федорович Ильин-Женевский еще в годы эмиграции познакомился с Лениным, выполнял его поручения. Выдержанный, самостоятельный, энергичный, инициативный и решительный. За эти качества его ценили и глубоко уважали товарищи. Прапорщика Ивана Петровича Павлуновского Подвойский характеризовал как человека «с сердцем, способным после раз принятого решения отдаться борьбе и битве до самозабвения».

…Не было никакой сумятицы, словно все заранее предугадали и знали, что так и будут развиваться события.

Наступление на фронте провалилось и вызвало озлобление солдат: они ждали от Временного правительства мира, а их по-прежнему гонят на убой; усиливающийся голод в стране вызывал недовольство рабочих, на промышленных предприятиях не затихали волнения. Это недовольство нельзя было ничем сдержать. Первая вспышка произошла в пулеметном полку.

Солдатский митинг решил: выйти на улицу с лозунгами о передаче всей власти Советам, направить делегации к рабочим и кронштадтским морякам. Делегации солдат были встречены с пониманием. Большевики старались предостеречь рабочих от несвоевременного выступления. Гудящей толпой солдаты пришли к дворцу Кшесинской и потребовали, чтобы большевики заставили Советы взять власть у Временного правительства.

Подвойский объяснял собравшимся, что на местах еще продолжают верить Временному правительству, ждут от него реформ, что нынешнее выступление не будет всенародным. По суровым решительным лицам видел: не убедил. Не сдержался, сказал с упреком:

— Товарищи, мы уже пять месяцев ведем вместе с вами борьбу. Неужели вы не верите, что мы служим интересам революции? Если революция вам дорога, не делайте этого…

— Теперь не время разговоров! — кричали ему. — Действовать надо!

Потом выступал Яков Михайлович Свердлов. Его зычный голос доносился до задних рядов тысячной толпы. Солдаты переговаривались и стояли на своем. Учитывая настроение масс, совместное заседание ЦК, ПК и Военной организации в ночь с 3 на 4 июля вынесло решение принять участие в демонстрации, чтобы придать ей мирный характер.

Демонстрация была и организованной и мирной, но по приказу Временного правительства ее расстреляли. Начались аресты большевиков. Ночью юнкера разгромили помещение «Правды» и типографию «Труд», где печатались большевистские издания. ЦК партии предложил отряду кронштадтских моряков взять под охрану штаб революции — особняк Кшесинской.

Утром 6 июля стало известно, что прибывшие с фронта верные Временному правительству войска окружают дворец. Часом позже из Петроградского военного округа поступила телефонограмма-ультиматум: освободить помещение в сорок пять минут, в противном случае будет применено оружие. Не было смысла допускать вооруженное столкновение между фронтовыми частями и матросами, и ЦК партии постановил оставить дворец.

В комнате Военной организации Подвойский находился до последних минут. Без спешки отобрал документы, которые надо было обязательно сохранить. Но вот наконец все. Сосредоточенный, с документами под гимнастеркой, стянутой ремнем, Подвойский шел мимо офицеров, уже захвативших помещение. Может быть, эта сосредоточенность, уверенность, с какой он шел, и помогла — его не остановили.

День был жаркий, безветренный. Идти с документами, туго затянутыми ремнем, было неудобно, купить бы газету да сделать сверток, но лучше не рисковать. Последние месяцы приходилось являться домой в самое разное время; чтобы не беспокоить домашних, в кармане всегда был ключ от квартиры.

Но на этот раз ключ не понадобился. Нина Августовна встретила на лестничной площадке, видимо, стояла у окна, увидела. Не скрывая тревоги, наблюдала, как он поднимается по ступенькам.

Из распахнутой двери шагнул навстречу Кедров.

— Наконец-то! — облегченно произнес он. — А мы не знали, что и подумать.

Кедров внимательно следил, как Николай Ильич, закрыв дверь на крючок, расстегнул ремень и вытряхнул из гимнастерки кипу бумаг. Нина Августовна укоризненно покачала головой: мальчишество — так рисковать собой, когда в городе идут облавы.

— Неужели другого выхода не было? — с упреком спросила она.

— Значит, не было. — Николай Ильич легко вздохнул, расправил плечи, ощущение было такое, словно сбросил тяжелую ношу.

— Спрячь понадежнее, — попросил он жену.

— Ну, тут у вас ненадежно, — вмешался Михаил Сергеевич. — Спрячу в другом месте. Доверься мне.