Василий Бартольд - Киргизы. (Исторический очерк)

Талызин считает временем окончательного покорения киргиз 1865 год, когда в русские пределы пришел род Бурукчи. Повидимому, в том же году произошло одно из последних, если не последнее (не вполне ясно, когда произошло то сражение полковника Полторацкого с Умбет-Али на Атбаше, о котором говорит Талызин) вооруженное столкновение между киргизами и русскими. Вследствие полученных сведений о намерении некоторых киргиз весной принять участие в действиях мусульманских повстанцев в Кашгаре Колпаковским было приказано "доставить в отряд на реке Аксу и там задержать более влиятельных манапов" — конечно, как в 1864 г. "под благовидным предлогом". Тем не менее, они Суанбек, кочевавший в долине реки Сарджас (Сары-джас), в мае сделал попытку откочевать в Кашгар; посланный за ним небольшой отряд догнал его в верховьях Сарджаса и предложил ему вернуться в русские пределы, но Суанбек, "пользуясь численным перевесом", захватил людей и, "отобрав амуницию и оружие, связал и, нанося побои, продолжал дальнейшее движение". Узнав об этом, начальник текесского отряда послал для преследования Суанбека более, значительные силы, которым и удалось освободить пленных и взять в плен самого Суанбека. В том же году бывшая воинственность киргиз проявилась еще по другому поводу; сарыбагышцы в полном составе сели на коней и выступили с оружием в руках против саяковцев, захвативших в плен сына манапа Тюрегельды; но пленный был освобожден по настоянию русских властей, и столкновение было предотвращено.

У Талызина приводятся еще сведения о размещении киргиз после подчинения русским. В общем каждое племя сохраняло свою прежнюю территорию. На крайнем западе попрежнему жил род Султу, под главенством манапов Байтыка и Корчи; первому принадлежала территория от Карабалты до Пишпека, второму — от Пишпека до Иссыгаты. Племя Саяк (имя его манапа не приводится) попрежнему занимало пространство от Александровского хребта до Нарына. Берега Иссык-Куля и восточная часть Чуйской долины попрежнему были заняты сарыбагышцами, при чем Джантай считавшийся более благонадежным, получил более важную в стратегическом отношении территорию от Кутемалды и Буамского ущелья до Каракунуза и перевала Шамси. Менее надежный манап Тюрегельды был оставлен на реке Кегеты; впоследствии эти киргизы были переведены в местность "по юго восточному склону Александровского хребта и по долине Каракола и Качкара", так как "земли их в Чуйской долине понадобились под оседлые русские поселения". Остальные киргизы оставались и в конце 90-х годов там же, где были в 60-ых. Талызин говорит только о киргизах Пишпекского уезда: из сведений собранных Радловым, видно, что бугинцы по-прежнему жили от восточного берега Иссык-Куля до Текеса, откуда часть их перешла в Кульджинский район, где в то время образовалось мусульманское султанство, занятое русскими, как известно, только в 1871 г.

Радлов в 1869 г. посетил сарыбагышцев и султинцев "не более чем через пять лет" ( Кант 5 Jahre ) после покорения, и нашел там полное умиротворение; повсюду он мог ездить без конвоя и нигде не встречал враждебного отношения. Киргизы даже легче примирились с русским управлением, чем их северные соседи (казаки). В отличие от казаков, киргизы тогда жили не мелкими аулами, а целыми родами; иногда юрты одного рода тянулись вдоль берега речки верст на двадцать и более. Перед каждой юртой стояло копье, чего у казаков не было. Часть народа занималась земледелием: пашни обрабатывались еще тщательнее, чем у казаков. Известно, что записанные Радловым киргизские тексты, особенно эпические вошли в пятую часть его "Образцов народной литературы тюркских племен". В киргизском эпосе часто упоминаются ногайцы; повидимому, даже главному герою. Манасу, приписывается ногайское происхождение (он причисляется к сары-ногаям), что заставляет предполагать влияние ногайского эпоса на киргизский. Пути этого влияния еще не выяснены. Судя по словам Талызина, грамотность, несмотря на частую переписку с русскими властями, была у киргиз, как и следовало ожидать, мало распространена: "на весь Чуйский край был один писарь из сартов". В противоположность этому, Вышнегорский слышал в 1886 г., что "в каждой кара-киргизской волости Аулие-атинского уезда находится от одной до четырех школ (мектебов), содержимых богатыми людьми".

Мы видели, что русская власть сначала признала манапов. По свидетельству Талызина, бумаги адресовались, например, "старшему манапу сарыбагышей Джантаю-батырю". Валиханов в декабре 1864 г., осуждал русские власти за то, что ими "ничтожный, известный лживостью" Сарынбек (или Сарымбек) был возведен в знание "ага манапа", тогда как прежде у киргиз аристократии не было, и только немногие, как Урман и Бурумбай (или Бурамбай, Буранбай), выдвинутые своими личными качествами, достигали главенства, при чем первый был известен храбростью, второй — замечательным умом. Назначив главным манапом ничтожное лицо, русские "случайное явление возвели в постоянное достоинство": этим же они вооружили против себя других манапов (называются Мурад Али, из бугинцев и Боли-Карай), которые "ушли не от нас, а от Сарымбека". Мне неизвестно, имеется ли в виду тот Сарамбек, или Сарымбек в долине Таласа на Карабуре, с которым имел дело Черняев, или упоминаемый у Талызина манап Саурамбай Худояров, бывший в 1868 г. младшим помощником уездного начальника и бывший в живых еще в 1897 г., когда о нем говорится только как о "почетном старике Тынаевской волости" (из сарыбатышцев).