Михаил Магид: Истоки Капитализма [СИ]

Это гротескное суждение освещает Просвещение предательским светом. Репрессивная трудовая этика современной эпохи, ссылавшаяся в своей первоначальной версии на милосердие божье, а со времени Просвещения — на естественный закон, была замаскирована под "цивилизаторскую миссию". Культура в этом смысле — это добровольное подчинение труду, а труд носит мужской, белый и "западный" характер. Противоположное начало — нечеловеческая, бесформенная и лишенная культуры природа — является женским, цветным и "экзотическим". Одним словом, "универсализм" общества труда уже с самого начала был крайне расистским. Универсальная абстракция труда всегда могла определять себя только через отграничение от всего, что в нее не входит.

Современная буржуазия, в конечном счете принявшая наследие абсолютизма, выросла отнюдь не из мирных купцов с древних торговых путей. Общественную почву, которая породила современное "предпринимательство", составляли кондотьеры наемных орд раннего периода современной эпохи, администраторы работных домов и тюрем, сборщики налогов, надсмотрщики за рабами и прочие головорезы. Буржуазные революции XVIII–XIX веков не имели ничего общего с социальным освобождением; они всего лишь перетасовали отношения власти внутри сложившейся системы принуждения, освободили институты общества труда от устаревших династических интересов и открыли путь дальнейшим овеществлению и деперсонификации. Именно славная Французская революция с особым пафосом провозгласила обязанность трудиться и "законом против нищенства" ввела новые работные дома — тюрьмы.

Социально-бунтарские движения, вспыхивавшие на обочине буржуазных революций, но не входившие в них, стремились к совершенно противоположным вещам. Еще задолго до этого существовали совершенно самостоятельные формы сопротивления и отказа, которые бессильна объяснить официальная историография общества труда и модернизации. Производители старых аграрных обществ, не желавшие безропотно мириться и с феодальными отношениями господства, тем более не хотели превращаться в "рабочий класс" навязанной им системы. От крестьянских войн XV и XVI веков до восстаний движений в Англии, позднее прозванных "разрушителями машин", и восстания силезских ткачей 1844 г. тянется единая цепочка ожесточенного сопротивления против труда. Утверждение общества отчужденного труда и иногда открытая, иногда скрытая гражданская война столетиями были одним и тем же.

Старые аграрные общества отнюдь не были раем. Но чудовищное принуждение прорывавшегося общества труда воспринималось людьми только как ухудшение их положения и "время отчаяния". Действительно, несмотря на все тяготы положения, людям еще было, что терять. То, что ложному сознанию современного мира казалось тьмою и мукой Средневековья, было в действительности страхом перед своей собственной историей. В докапиталистических и некапиталистических культурах в Европе и за ее пределами ежедневное и годовое рабочее время было гораздо меньше, чем даже сегодня у современных работников, "занятых" на фабриках и в бюро. И само производство было далеко не таким сгущенным по времени, как в обществе труда; его пронизывала ярко выраженная культура досуга и относительной "медлительности". Если не считать природных катастроф, то основные материальные потребности большинства людей удовлетворялись куда лучше, чем на протяжении долгих периодов истории модернизации и даже чем в чудовищных трущобах сегодняшнего, охваченного кризисом мира.

Вот почему сопротивление могло быть сломлено только военной силой. До сих пор идеологи капитализма лицемерно молчат о том, что культура производителей эпохи, которая предшествовала современной, была не "развита", а потоплена в собственной крови. Сегодняшние зрелые демократы предпочитают свалить все эти чудовищные вещи на "додемократическое состояние" прошлого, с которым они якобы не имеют ничего общего. Они не желают признать, что ранняя террористическая история современной эпохи предательски обнажает существо нынешнего общества. Бюрократическое управление трудом и государственный учет людей в индустриальных демократиях никогда не могли опровергнуть свои абсолютистские и колониальные истоки.

Либеральная идеология решительно порвала с христианской идеей "потерянного рая". Вместо ностальгии по ушедшим "добрым временам" и желания вернуться к утраченному "золотому веку" либерализм провозгласил непрерывное развитие, динамичный прогресс человечества.