А Слободской - Среди эмиграции [Мои воспоминания. Киев-Константинополь, 1918-1920]

«Вот вам и большевики. Только, конечно, все это краденое», — заканчивает уныло рассказчик-очевидец.

В действительности, конечно, ничего подобного не было и в скором времени, многие, побывавшие там по вопросу о возможности возвращения на родину, опровергали все эти басни.

Однажды ночью было совершено нападение, но не на помещение миссии, а всего лишь на вывеску миссии у входа.

Красная стеклянная доска-вывеска ночью была разбита. Пытавшиеся второй раз проделать то же самое были задержаны полицией, но дело было прекращено, ибо это были: «пьяные» и с «неизвестными фамилиями».

Приезд Советской торговой миссии, слухи о Кемаль-Паше, гибель яхты «Лукулл» и ряд прочих обстоятельств заставили в скором времени уехать ген. Врангеля и начать эвакуацию архивов и ценностей из посольства и драгоманата. Приблизительно в это же время произошел отъезд-«измена» ген. Слащева в Советскую Россию. Его разлад и ссора с ген. Врангелем для всех были достаточно хорошо известны, но никто, тем более «верхи» эмиграции, никак не могли ожидать подобного шага со стороны ген. Слащева.

Неожиданный отъезд Слащева в Советскую Россию всколыхнул, буквально сверху донизу, всю русскую эмиграцию. Беженцы, точно только и ждавшие этого момента, резко раскололись на два противоположных лагеря: одни — сочувствовавшие Слащеву и желавшие при первой же возможности также уехать; другие — проклинавшие его за измену общему делу. Они со злорадством всех уверяли, что самое позднее через два месяца. Слащев будет расстрелян или повешен. Некоторые заняли нейтральную линию и выжидали развертывания событий молча.

С сентября 1921 года, пока еще неуверенно и осторожно, в газетах начал проскальзывать слух о надвигающемся на Россию голоде. К концу 1921 году слух превратился в ужасную действительность. Все газеты и получавшиеся из России письма говорили о происходящем кошмаре. Многие этому не верили и рассказы о людоедстве и творящихся ужасах приписывали исключительно антибольшевистским газетам. Этот голод, наличие которого было подтверждено получавшимися изредка через матросов советскими газетами, опять разделил беженство на две части. Одни злорадствовали и говорили, что сама природа в лице голода задушит то, что не могли погубить люди с оружием в руках, и если погибнет один-два миллиона, то без жертв ничто не достается. Другие, с искренним и нескрываемым горем, переживали постигшее Россию несчастие. Как после неудачного кронштадтского восстания, в марте 1921 г., когда многие преждевременно начали сворачивать сбои чемоданы и готовиться к отъезду в Россию, теперь опять злорадствующая группа готовилась, к лету 1922 года, быть в России. Их мечта была — возвратиться в Россию победителями с союзником «голодом».

Отъезд ген. Слащева в Сов. Россию, побежденный там голод, невыносимо тяжелые условия существования в Константинополе заставили многих беженцев без оглядки решиться ехать в Россию. С весны 1922 г. паломничество в Советскую торговую миссию за различного рода справками приняло постоянный характер. Но все же еще многие и многие не решались сразу уехать. Одних останавливало стесненное материальное положение, ибо билет стоил до десяти лир, а другие просто боялись пойти в миссию. Они боялись, что если союзные и беженские власти узнают о том, что они были у большевиков, а уехать им не удастся, то впоследствии им придется более тяжело.

В действительности почти так и было. Беженец, решившийся уехать обратно в Россию, побывав в Советской торговой миссии и собрав все необходимые сведения, наконец, решается купить билет на пароход. Все, что только возможно, продано, но не хватает еще две — три лиры. Отправляется в американский Красный Крест; там помогают всем выезжающим из Константинополя. Придя туда, становится в одну из длиннейших очередей. Наконец, очередь дошла и до него. Принимает какой-то благообразный русский беженец-генерал.

— Вы куда едете? Ваши документы.

— Вот мои документы. Еду домой… в Россию.

— Нет, мы едущим в Россию помощи не оказываем, в большевистский Красный Крест.

— Но поймите же, что у меня не хватает всего две лиры, я все, что только мог, продал. Я еду домой, где осталась моя семья.

— Я вам категорически заявляю, что большевикам мы помощь не оказываем. Подходите, следующий.

Беженец уныло уходит, а генерал, довольный сам собою, принимает следующего.

Во французском контрольном бюро огромная очередь русских беженцев. Преимущественно казаки и солдаты, изредка офицеры. Сдают свои паспорта и карточки и через несколько дней получают удостоверения на отъезд. Здесь, со стороны работающих русских, происходит самое усиленное отговаривание не ехать. При отходе от стола предлагают еще день-два подумать, пока не поздно.