Роберт Уорт - Антанта и русская революция. 1917-1918

У Ленина не хватало терпения возиться с патриотическими заблуждениями бухаринской клики. «Время положить конец революционным фразам и приступить к настоящей работе, – заявил он Центральному комитету. – Если это не будет сделано, я выхожу из правительства. Для того чтобы вести революционную войну, нужна армия, которой у нас нет. В сложившихся обстоятельствах нам остается только принять эти условия». Во время голосования шесть членов комитета поддержали Ленина, четверо воздержались (включая Троцкого) и четверо проголосовали за войну. Эти четверо затем вышли из партии. Вечером Ленину пришлось присутствовать на еще более трудном заседании Исполнительного комитета Советов. Но после продолжавшегося всю ночь заседания его неумолимая логика завоевала абсолютное большинство голосов в пользу подчинения германским условиям. Когда большевики уходили с заседания, слышались выкрики левого крыла эсеров: «Предатели… Жиды… Германские шпионы!»

24-го русская делегация во главе с Сокольниковым отправилась на уже знакомую сцену переговоров в Брест-Литовске. По дороге они часто задерживались из-за разобранных красногвардейцами рельсов, что было сделано против германских войск, так что делегация прибыла на место только через четыре дня. Подчеркивая тот факт, что мир был им навязан, русские приняли вид мучеников и отказались обсуждать условия мира. «Если бы император Германии потребовал в качестве столицы Москву и Урал – в качестве своей летней резиденции, русские подписали бы это не моргнув глазом», – комментировала «Мюнхенер пост». В Петрограде возникла кратковременная паника, когда от Карахана была получена телеграмма с просьбой предоставить поезд и вооруженную охрану, которую восприняли как свидетельство, что германская сторона прервала переговоры. Но ситуация прояснилась, как только была получена отправленная раньше, но задержавшаяся в пути телеграмма, и 3 марта был подписан договор о мире, по поводу чего Сокольников заявил в заготовленном сообщении, что это был мир, «принимаемый Россией вынужденно, скрипя зубами». «Это мир, – продолжал он, – который якобы освобождает расположенные на границе России провинции, но на самом деле превращает их в германские провинции и лишает их права свободного самоопределения, предоставленного им рабоче-крестьянским правительством России… Это мир, который возвращает землю землевладельцам и снова отдает рабочих в рабство владельцам фабрик. Но мы ни на минуту не сомневаемся, – заявил Сокольников, – что этот триумф империалистов и милитаристов над интернациональной пролетарской революцией – факт временный и преходящий».

У России были отобраны богатейшие провинции, территории, содержащие треть ее населения, треть возделанных земель и половину промышленности. Для союзников это было уроком и предостережением, который по наглядности превосходил любую антигерманскую пропаганду. И, судя по реакции прессы, союзники отлично его усвоили. «Политика германского правительства в отношении России, – говорила «Нью репаблик», – только подтвердила убежденность западных демократий в необходимости положить конец этому международному мародерству, и если одна война способна внушить германцам недопустимость таких действия, то война будет продолжаться». Для филадельфийской «Прессы» отношение Германии к России доказало, что было бы «совершенным безумием полагаться на слово Германии в отношении чего-либо», а «Дейли телеграф» в Лондоне сурово упрекала большевиков и пацифистов-союзников за то, что они все еще «мягко говорят о германской сдержанности и о ее мнимых предложениях мира». Газеты призывали «с тревогой задуматься надо всем, что подразумевается под этим трагическим эпизодом разрушения России, и сделать отсюда ясные и поучительные выводы». Парижская «Темп», назвав этот мирный договор «преступным», с удовлетворением заметила, что суждения союзников о нем были «твердыми и очевидными». Вместе с тем наиболее консервативные органы печати, среди которых была и «Темп», не смогли воздержаться от обвинений в тяжелом положении России и большевиков, и германцев. Бостонская «Ивнинг транскрипт» с большим ожесточением говорила о лидерах большевиков, чем об «агрессии и грабеже» Германии. Ответственность за предательство в Брест-Литовске возлагалась на «пару извращенных фанатиков, которые… смогли поднять невежественные массы России против Керенского и Корнилова и убедить миллионы этих людей, что их германские собратья слишком благородны, чтобы воспользоваться преимуществом безоружных людей. Никогда, повторяем мы, в истории не совершалось подобного предательства». Для парижской «Матен» было ясно, что большевики «сдали свою страну Германии в надежде спасти социалистическую революцию, для которой продолжение войны грозило смертельной опасностью». Лондонская «Таймс» намекала, что большевики должны были ожидать столь жестких условий мира, поскольку именно они «распустили русскую армию и оставили свою страну беззащитной перед неумолимыми захватчиками». Еженедельник «Спектатор», хотя и подтверждал волю союзников «продолжать войну, чтобы освободить мир от германской тирании», указывал, что это делается «не для защиты трусливых и продажных большевиков», а в противовес тем, чьи «преступления и безрассудства могла прекратить только война».