Роберт Уорт - Антанта и русская революция. 1917-1918

На следующий день состоялась первая встреча Локарта с Троцким, вылившаяся в двухчасовую беседу, во время которой рассматривались все аспекты англо-российских отношений. Локарт не делал никаких обещаний – большинство его телеграмм в Лондон остались без ответа, – но Троцкий произвел на него впечатление «исключительно честного и искреннего человека в его ожесточении против Германии», «готового умереть, сражаясь за Россию, если при этом его будет видеть достаточно большое количество зрителей». Вернувшись из Смольного, Локарт узнал, что Робинс оказался втянутым в спор с Иваном Залкиндом, заместителем комиссара иностранных дел. Глубоко возмущенный Робинс решил потребовать от Залкинда извинений за грубость или уехать из России. Позвонил Ленин и пообещал, что заместитель комиссара будет уволен со своей должности, но что как старого члена партии его используют в какой-нибудь другой должности. Будет ли Робинс возражать, если Залкинда назначат большевистским эмиссаром в Берне? Робинс улыбнулся и сказал: «Благодарю вас, мистер Ленин. Раз уж я не могу послать этого сукина сына ко всем чертям, «сжечь» [3]его – это самое лучшее, что вы можете с ним сделать». Таким образом Ленину удалось смягчить Робинса, не признавшись в том, что Залкинд уже рассматривался кандидатом на дипломатическую миссию в Швейцарию одновременно с Петровым – в Англию и Каменевым – во Францию. Но вместо этого Петров сменил Залкинда на его должности в комиссариате иностранных дел, а Чичерин, который замещал Троцкого на время его пребывания в Брест-Литовске, вскоре после этого был назначен главой комиссариата иностранных дел. Троцкий считал, что его назначение, как он сказал Ленину, «будет означать для Германии радикальное изменение нашей политики и усилит ее уверенность в нашей готовности на этот раз действительно подписать мирный договор».

В конце того же месяца Каменев и Залкинд прибыли в Англию. Первый вез послание с просьбой к союзникам помочь отразить нападение германцев при условии, что эта помощь не будет предусматривать интервенцию японцев на Дальнем Востоке. Несмотря на неофициальное соглашение, достигнутое между Британией и Россией, разрешающее квазилегальный статус Литвинову в Лондоне и Локарту в Петрограде, в Абердине, куда Каменев и Залкинд прибыли 23-го, их встретили весьма враждебно. Их обыскали, а принадлежавшие Каменеву мешок с дипломатической почтой, деньги, багаж и остальные личные вещи были изъяты. Это необычное отношение через несколько дней стало предметом критики ответственных за него правительственных властей в палате общин со стороны Мак-Дональда.

В Лондоне, где все время пребывания за Каменевым следили детективы, он имел частные беседы со множеством лиц, включая двух служащих министерства иностранных дел, один из которых принял его протест по поводу нарушения дипломатического иммунитета, а второй – отчет о мирных переговорах. Один из членов парламента открыто заявил ему, что ни французское, ни британское правительство не признают его дипломатический статус и что ему придется вернуться в Россию. Он, кажется, произвел впечатление своей внешностью на собеседников. Один назвал его «злобным медвежонком», а другой сказал, что он выглядит как «Христос, каким его изображали итальянские художники XVII века».

Просьба Каменева о помощи осталась в Лондоне незамеченной. Не имея возможности проехать в Париж, в самом мрачном настроении он отправился в Петроград. Но его злоключения только начинались. На финской границе он был арестован властями и освобожден только после того, как в июле было достигнуто соглашение между советским правительством и посольством Германии, действовавшим от имени Финляндии, которое предусматривало обмен Каменева и других пленных большевиков на граждан Финляндии, задержанных в Петрограде.

Тем временем Германия рассеяла все иллюзии большевиков, утром 18-го начав наступление. Немцы не встретили никакого сопротивления; несколько русских соединений, которые еще не разошлись по домам, или сдались, или бежали. В приказе, отданном своим войскам, принц Леопольд, командующий Восточным фронтом, утверждал, что цель Германии – не аннексия, а восстановление порядка и подавление анархии. «Россия больна и пытается заразить нравственной инфекцией все страны мира, – утверждал он. – Мы должны сражаться против беспорядка, привитого Троцким, и защитить поруганную свободу. Германия счастлива быть воплощением чувств других народов, почитающих порядок». Таким образом, даже самую циничную агрессию можно было оправдать под видом осуществления «священного крестового похода» против большевизма. Для Хоффмана угроза большевизма стала уже навязчивой идеей, и приказ возобновить военные действия прозвучал для него как сладкая музыка. Его беспокоило, как бы большевики не превратили «всю Европу в свинарник», потому что Россия была «не более чем гигантской кучей мясных мух, омерзительной кишащей массой». Генерал был удовлетворен неожиданной легкостью наступления. «Это самая комичная война из всех войн, которые я знал, – почти вся она ведется при помощи железной дороги и автомобилей, – записал он в дневнике 22-го. – Мы сажаем горстку пехотинцев с пулеметами… на поезд и отправляем их на следующую станцию; они ее захватывают, берут в плен большевиков, получают пополнение другими солдатами и отправляются дальше. Этот способ ведения войны имеет по меньшей мере привлекательность новизны».