Анджела Черинотти - Кельты - первые европейцы

Таинственный сосуд, который мог чудесным образом возрождать к жизни людей, а также давать им пищу и приносить благоденствие, под влиянием христианства превратился в чашу, в которую, по преданию, Иосиф Аримафейский собрал кровь Христа и взял ее с собой в путешествие из Палестины в Англию, хранение которой стало священным делом морального и духовного подвига.

Спустя время с исчезновением реликвии на поиски Святого Грааля отправлялись наиболее достойные и храбрые рыцари, готовые пройти через самые трудные испытания, чтобы достичь цели и полностью реализовать свои духовные устремления.

В связи с этим интересно заметить, как в одном из вариантов легенды герой-воин Утер Пендрагон установил по указанию волшебника Мерлина Круглый стол, чтобы собирать вокруг него хранителей Грааля в подражание тому, как это сделал в свое время Иосиф Аримафейский. Версия легенды, в которой эта роль приписывается Артуру, возникла, вероятно, под влиянием идей христианства. С другой стороны, доступные нам письменные источники (Гальфрид Монмутский, Кретьен де Труа, Вольфрам фон Эшенбах) наиболее ярко демонстрируют связь со средневековым христианством.

Кельтская основа отчетливо прослеживается в артуровском цикле, подтверждением чему являются сходство между испытаниями, которым подвергаются рыцари в поисках Святого Грааля, и приключениями, происходящими с героями эпических циклов в Ином мире; тема крови как Мужского Начала и чаши как Женского Начала; явные друидические следы в волшебнике Мерлине; действие происходит в более или менее реальных местностях, как остров Авалон и Гластонбери, уже игравших важную роль в дохристианских легендах.

В легенде о Тристане и Изольде, напрямую не связанной с артуровским циклом и давшей начало повествованиям о «любовном треугольнике», речь идет также о волшебном «любовном напитке», который неосторожно выпили главные герои.

Тема любви как непреодолимой силы, не подчиняющейся правилам, установленным людьми, даже если и не лишенной аспекта смерти, была не только очень распространенной в кельтских легендах, но и составляет, без всякого сомнения, основу поэзии и прозы Запада, включая наше время.

Музыка, связанная с поэзией и танцами, имела очень важное значение в кельтском мире, хотя сведения об этом очень скудны.

Уже в период распространения культуры Гальштатта музыку исполняли как для развлечения во время пиршеств, так и во время похорон. Среди используемых у кельтов инструментов доминировала лира с четырьмя струнами, как в Греции во времена Гомера. В иконографии, на основе археологических данных, описывается свирель (флейта с несколькими трубками), одинарные и двойные флейты, а также изогнутый рожок в качестве сигнального духового инструмента, как и труба, которая использовалась во время военных действий. До Средневековья ничего не было известно ни об ирландском, ни об итальянском типе волынки.

Литературная традиция, однако, более богата указаниями на различные инструменты, начиная с таинственной друидической арфы. Вполне возможно, что друиды использовали звук арфы в качестве «лечебного средства». Умение играть на этом инструменте было как бы одной из верительных грамот, которую бог Лугпредлагал, чтобы быть выслушанным на совете Туата Де Дананн, и, когда получал на это разрешение, демонстрировал свое завораживающее искусство, безукоризненно исполняя грустную или радостную мелодию. Бог Дагда тоже обладал волшебной арфой, которая была «живой», и ее называли «шептуньей сладчайших звуков» и «квадратной рамой гармонии».

Арфа оставалась самым предпочтительным инструментом ирландского народа. До 1700 г. ее корпус делали из ивы, только со временем увеличивалось количество струн (от шести у более старинных до двадцати восьми). Какое большое значение имела для ирландцев арфа как символ их самобытности доказывает факт о том, что после победы, одержанной англичанами в 1601 г., было запрещено играть на арфе, а два года спустя преследование за игру на арфе распространилось на всех поэтов и музыкантов Ирландии. Немногие выжившие продолжали играть на арфе полулегально, в результате чего, без всякого сомнения, многие композиции были утеряны. Что же касается пения, то все нагляднее стала проявляться его удивительная близость с традиционными индийскими формами.