Владимир Айзенштадт - Очерки Фонтанки. Из истории петербургской культуры

Озеров предполагал, что «Поликсена» будет дана после окончания пасхальных праздников – в начале апреля, однако на это время была уже назначена премьера «Танкреда». «Поликсена» же, в результате этих сражений отошедшая на второй план, была показана лишь 14 мая 1809 года. По свидетельству Ф. Ф. Вигеля, публика приняла пьесу довольно холодно. После двух представлений Озеров отозвал свою пьесу.

Разрыв Оленина с Шаховским совпал и с уходом Озерова из драматургии вообще.

Вернемся к «Танкреду» и поговорим и о «Танкреде», и о Гнедиче, и о Семеновой, и о mademoiselle Жорж, так как это рисует обстановку в театральной и литературной среде этого времени, а следовательно, напрямую касается Батюшкова.

«Сегодня приятель твой, любезный наш Н. И. Гнедич, в большой тревоге, – писал Батюшкову Оленин. – Сегодня играют в первый раз его „Танкреда“ по-русски. Ты можешь себе вообразить, как его теперь коверкает» [26].

В качестве переводчика готовящейся к постановке трагедии Н. И. Гнедич занялся с Семеновой работой над ее ролью.

«Всякое неразделенное чувство тяжко, как и сама печаль», – признавался Гнедич Батюшкову в письме от 6 декабря 1809 года. А еще через год, 16 октября 1810 года, сообщал, что если Батюшков приедет в Петербург, то остановиться он сможет у Гнедича всего «дней на несколько», «хотя бы желалось и по приятности… но не позволяют обстоятельства», ибо у него «бывают тайные театральные школы с людьми, которые не хотят иметь тому свидетелей…».

Эти «тайные театральные школы» происходили на квартире Гнедича в доме № 20 по Садовой улице. Дом этот теперь носит имя «Дом Крылова», так как соседом Гнедича в этом доме был И. А. Крылов.

– так представил Гнедич свое жилище.

А вот как описывает его кабинет современная исследовательница: «Окнами его кабинет выходил на Гостиный двор. Внутри кабинета – строгая мебель красного дерева. Полки с книгами на многих языках. Стены увешаны портретами самых уважаемых и дорогих ему людей: Оленина, Дмитревского, Семеновой. И повсюду педантичный порядок!

Дом № 20 по Садовой улице

На большом, удобном для работы, столе разложены гравированные издания, сделанные Олениным эскизы костюмов, декораций, все, что может помочь актрисе войти в античный или средневековый мир. Гнедич щеголевато, не по-домашнему (и в то же время не для выхода) одет, с красиво и строго повязанным галстуком». Шаховской, который занимался с Семеновой раньше, был глубоко уязвлен. «Нашей Катерине Семеновне и ее штату не понравились мои советы: вот уже с неделю, как она учится у Гнедича, и вчера на репетиции я ее не узнал. Хотят, чтобы в неделю она была Жорж: заставили петь и растягивать стихи… Грустно и жаль, а делать нечего; Бог с ними!»

Гнедич же гармонию стиха ощущал очень тонко и умел донести ее до слушателя. В доме Гнедича Семенова входила в мир древних героинь, которых ей предстояло играть. Здесь Гнедич показывал ей присланные Олениным эскизы костюмов. «Я все мое знание истощил в сих костюмах. Этот век мудренее всех других. Я все перерыл, что только перелистывать можно было», – писал Оленин.

8 апреля 1809 года Е. Семенова впервые вышла в «Танкреде» на подмостки петербургского Большого театра.

«Но как преобразилась сцена в новой, русской, постановке вольтеровской трагедии!.. Спектакль идет в грандиозных перспективных декорациях Гонзаго. „Костюмы русских актеров, – писал журнал «Цветник», – действительно сходны с бывшими у сицилианцев. Они изготовлены по эскизам такого знатока, каким является Оленин. На всем представлении лежит печать строго вкуса, присущего его создателям“» [27].

На спектакле, который закончился полным триумфом Екатерины Семеновой, присутствовала mademoiselle Жорж.

Екатерина Семенова

Турнир двух актрис продолжался до самого 1812 года. Зрители поделились на «жоржевистов» и «семеновистов». Это продолжалось до тех пор, пока сама Жорж, после московских гастролей обеих актрис не была вынуждена признать себя побежденной в исполнении одних и тех же ролей. И это – несмотря на огромные преимущества Жорж, которая произносила оригинальный классический текст на языке их авторов. «А наша Семенова, – писал П. Каратыгин, – играла эти самые пьесы в переводах Лобанова, Поморского или, что еще хуже, графа Хвостова. Признаться, надо было много иметь таланта, чтобы, произнося на сцене такие дубоватые вирши, приводить в восторг зрителей своей игрой».