Андрей Юрганов - Категории русской средневековой культуры

Новая династия Романовых не рискует в это время прямо обнажать вопрос о том, насколько воля государя есть воля Господа. Страшный Суд поэтому теряет свой угрожающий вид. Эсхатологическая идея превращается в идею своеобразного протеста: земное неустройство тяготит, и на Суде, как считали тогда, будет восстановлена справедливость — правда. Ее суть с особой страстью выразил мятежный Аввакум, считавший, что настало время исповедовать Христа, Правду истинную: «Иного времени долго такова ждать, само Царство Небесное валится в рот».Образ этот поражает своей простотой и художественностью: остается только «проглотить», сущий пустяк, но самый трудный. «А ты откладываешь, говоря: дети малы, жена молода, разориться не хощется... А ты — мужик, да безумнее баб, не имеешь цела ума: ну, дети переженишь и жену ту утешишь. А за тем что? не гроб ли? Та же смерть, да не такова, понеже не Христа ради, но общий всемирной конец...» [838]

В XVII в., как ни в какое другое время, явлено доказательств прихода в мир антихриста и скорого пришествия Христа. И вместе с тем этот век своим воспалившимся, протестующим сознанием завершает многовековую историю эсхатологических ожиданий; сама Русская церковь в конце концов приходит к мысли, что не будет Дня Господня в ближайшее время. Прозаическая вера в смерть — в единственную реальность инобытия — как ни странно, жизнеутверждает само бытие человека и свидетельствует о начале конца русского средневековья... Но не будем забегать вперед.

В «Книге о вере» 1648 г. официально утверждалось, что 1666 г., возможно, откроет последнюю страницу человеческой истории. Во всяком случае, прямо утверждалось, что «приидет... День Христов, яко тать в нощи» [839].

А главное поучение сводилось к тому, что надо «боятися Бога и бдети и ожидати Страшнаго прихода Его». «Оубоитеся от лица Господа Бога, яко близ День Господень великии, близ и скор зело. Глас Дне Господня горек и жесток, оучинися силен, День Гнева, День тои; День скорбен и беден, День безгодию и изчезению; День тмы и мрака, День облаку и мгле, День труб и клича», — писал Нафанаил. Согласно Новому Завету, отмечал составитель «Книги о вере», «явится знамение Сына Человеческого на небеси, и тогда восплачются вся колена земная, и оузрят Сына Человеческаго грядущаго на облацех небесных с силою и славою многою. И послет ангелы своя с троубным гласом велием, и соберут избранныя Его от четырех ветр, от конец небес до конец их...»

Картина рисовалась жуткая — 1666 год осмысливался вполне определенно как год начала конца всего сущего.

До наступления этой сакраментальной даты невозможны были открытые рассуждения о том, что Страшного Супа не будет в ближайшее время. Но подспудно Русская церковь, конечно, готовилась — не могла не готовиться — к тому, что и эту дату переживет православное христианство. Во всяком случае, не случайно, что с конца XVI в. на государственных печатях уже изображается, что змей не угрожает больше пятке коня; схватка обретает, может быть, еще не вполне ясный, но уже явно другой смысл. Центр тяжести в композиции перемешается на поединок «самого царя» со змеем.

Принципиально разными эсхатологические модели становятся после 1666 г. Можно выделить два основных подхода: официальный, исходящий от самой Русской церкви, и неофициальный, староверческий. Взаимодействие их создает особое поле напряжения в культуре — в смыслополагании людей.

Если в первую очередь обратиться к старообрядческой эсхатологической модели, то можно вполне определенно сказать, что вожди старообрядчества не создали стройной системы обоснования знамений конца света Первые расколоучители придерживались теории «чувственного антихриста» [840]. Наряду с тем, что антихриста видели в Никоне и Алексее Михайловиче, существовали также идеи об антихристе как о злом духе, господствующем в церкви и государстве. Теория «духовного антихриста», как считает Н.С. Гурьянова, впервые была в ясной форме отражена в староверческом трактате «О антихристе и о тайном царстве его», относящемся к 70-м годам XVII в. Автор этого произведения называл царя Алексея Михайловича не антихристом, а его «послушником». Судя по всему, причина появления такой теории проста — через три с половиной года после 1666 г. обнаружилось, что ожидаемое Событие не произошло, и тогда, чтобы «увековечить» ожидания Мессии, создается обоснование «духовного антихриста». Его приход в мир как бы снимает вопрос о трех с половиной годах, предшествующих главному Событию...