Файзулла Ходжаев - К истории революции в Бухаре и национального размежевания Средней Азии [2 издание]

Особенно активно в этой работе проявили себя в коммунистическом комитете: Мухтар Саиджанов, Ходжи Хасан Ибрагимов, Раджаб Мухамедиев 93 [102] и Касым Кариев 94 [103], а в младобухарском - Пулатов, Ата Ходжаев, Музафаров 95 [104], Саидов и Мулла Туи.

В назначенный день, первого сентября 1920 г., восставшие дехкане и наши вооруженные отряды без боя взяли Чарджуй.

В тот же час было выпущено к населению всего бухарского ханства воззвание - официальное оповещение о целях движения. В этом же воззвании был призыв к правительству, пролетариату и Красной Армии РСФСР помочь трудовому народу Бухары в борьбе его с вооруженными силами эмира.

Красная Армия не заставила себя долго ждать, она пришла тотчас же на помощь и 2-го сентября, после 26-часового боя была занята восставшими Старая Бухара, покинутая эмиром и его правительством, которые бежали в Афганистан.

Не располагая всеми необходимыми материалами, я чувствую большое затруднение в описании хода событий в эти исторические дни 96 [105], но думаю, что небезынтересно будет привести здесь некоторые выдержки из недавно опубликованной статьи тов. Омелюстого, непосредственного участника свержения эмирата. В своих воспоминаниях вот как характеризует отдельные этапы борьбы тов. Омелюстый: /185/

"Вплотную к станции Каган Среднеазиатской железной дороги примкнул небольшой городок Новая Бухара. Зеленым оазисом врезался он в окружающую его с трех сторон солончаковую степь. К северу раскинулись поля и кишлаки орошенной культурной полосы. Двенадцать километров отделяют его от некогда шумного, крикливого, многолюдного, пестрого, изрезанного кривыми и узкими улицами города Бухары, бывшей столицы Бухарского ханства.

Два города, в двадцатом году это были два враждебных, противостоящих друг другу лагеря. Новая Бухара с ее значительным, сравнительно рабочим и преимущественно европейским населением концентрировала в себе революционные силы. К ней тянулись нити подпольных бухарских организаций. В ней находили приют осмелившиеся поднимать голос против эмирского деспотизма. В старом городе сосредотачивались осколки туркестанской контрреволюции, туда проникали агенты интервентов, там царил еще в полной силе самовластный, не знавший себе удержа ханский произвол.

Тая тревогу, в смертельной ненависти к подступавшей уже к самым стенам Бухары революции, зорко следил старый город за новым - этим гнездом ненавистных "джадидов".

Десятками рыскали эмирские соглядатаи по новому городу. Каждый поезд, каждый вагон, проходивший через станцию Каган, внимательно осматривали эмирские чиновники и солдаты.

По нескольку раз в день скакали конные всадники в Старую Бухару с запрятанными в чалму донесениями о происходящем в новом городе. Полукольцом опоясали Новую Бухару посты эмирских войск, тщательно наблюдая за каждым выходившим из города, и горе было тем смельчакам, которые пытались проникнуть за линию часовых, - они исчезали бесследно, обвиненные в попытках пронести "большевистскую заразу".

Стоял вечер тридцатого августа.

Погруженные в темноту, опустели и затихли улицы Новой Бухары. Изредка лишь проезжал какой-либо всадник, или быстрым военным шагом проходили красноармейские патрули да из-за окраины города доносились, ставшие уже привычными, голоса перекликавшихся эмирских часовых.

Ничем в этот вечер не нарушалась обычная для того периода картина военного положения, с его наружным спокойствием и внутренней напряженностью.

Ничто в городе не выдавало того возбуждения, которое таилось за опущенными шторами окон в Комитете партии и Военном штабе. А возбуждение это было велико, - только что полученные сообщения говорили о вспыхнувшем в Чарджуе и Каршах восстании против эмирского деспотизма. Восставшим удалось захватить Старый Чарджуй. В Каршах шел бой за овладение Арком. Революционные бухарские отряды в восстании поддерживала городская беднота, слуги обреченного режима оказывали восставшим бешеное сопротивление.

Уже за некоторое время до этого наблюдательный глаз мог заметить симптомы, предвещавшие скорую революционную бурю. Кишлак волновался, забитый, бессловесный до этого, он начал /186/ открыто высказывать свое недовольство эмирским режимом и порядками, открыто начал делать сопоставления с Советами и выражать им свои симпатии, все чаще и резче оказывая неповиновение эмирским чиновникам. Заразительно действовал пример соседней Туркестанской республики. Чаша терпения к режиму произвола подступила к своим краям. И, наконец, она плеснула через край в Чарджуе и Каршах.