Варвара Головина - Мемуары

«Я посылаю графу Головину пенсию за год, и я с удовольствием буду продолжать ее уплачивать г-же де Бомон. Я посылаю эту сумму ему, потому что в то же время мне надо ему послать и еще другую сумму. Мне очень досадно, что я не имею возможности поговорить с вами; я сделала бы вам тысячу вопросов; но в данное время это невозможно. Надо подождать. Сколько перемен приводит с собой время! Могу ли я пока справиться у вас о вашей исторической работе? После несчастья, испытанного вами, я думаю, что вы ею не занимались, но я также уверена, что вы не забыли про нее, и очень желала бы, если это возможно, увидеть ее. В моем уединении все рода умственных занятий спасительны для меня, а эта работа была бы отдохновением. Как-нибудь, когда вы можете сделать это без особого труда, соберите все бумаги и пошлите мне, если это возможно, если же это невозможно, скажите мне, я без огорчения откажусь от этого». Вот мой ответ на письмо Ее Величества: «Благодеяние, которое Ваше Императорское Величество оказали г-же де Бомон, наполняет меня благодарностью. Все, что имеет отношение к памяти г-жи де Тарант, обладает особой властью над моей душой. Вы смягчите скорбь очень страдающего существа; Вы возвратите жизнь той, которая совсем потеряла надежду жить. Это благодеяние так же приятно мне, как и г-же де Бомон, в особенности потому, что Вам, Ваше Величество, мы имеем счастье быть за него обязанным. Что касается исторических Воспоминаний, то я не могу послать мое маранье Вашему Величеству. Рукопись необходимо переписать; я слишком плохо вижу, чтобы сделать это; я потеряла зрение почти натри четверти после этого ужасного несчастья; я пишу днем с очками, а вечером и они не дают мне никакого облегчения. Если Вы доверяете моей дочери, за которую я отвечаю, как за себя, то я поручу ей это. Г-жа де Тарант переписала наши рукописи по смерти Императора Павла. Именно там Вы остановились. Я продолжала с этого аремени писать -все, что касалось меня лично, прибавив, что не находясь вместе с Ее Величеством, моя история не может следовать за ней, и что я буду продолжать рассказ до того момента, когда, возвратившись из путешествия, я была приближена Ее Величеством и могла узнать точную правду. Я описывала мои путешествия и остановилась на смерти моей матери во время пребывания в Дрездене. Я не продолжала с тех пор: болезнь, страдания моей уважаемой подруги заполнили меня всю. Осмелюсь признаться Вашему Величеству, что эта потеря, эта смерть и эта печаль так же живо чувствуются мною сейчас, как и в первую минуту. Я возьмусь за эту работу, если Ваше Величество желает ею заняться. Ваше Величество увидит из того, что я имела честь сказать, с какого момента надо начать. Если Ваше Величество приказываете, я пришлю с мужем отрывки, которые Ваше Величество соизволили мне доверить.

Поверьте, Ваше Величество, что я всегда с уважением подчинюсь обстоятельствам, имеющим отношение к Вашему Величеству. Моя судьба не быть признанной; моя совесть слишком чиста, чтобы оправдываться. Поверьте, что бы ни случилось, моя почтительная преданность и верность останутся теми же. Я радуюсь и благодарю Бога, что привязана к Вам только из-за Вас, а не как любят в этом жалком мире.

Примите милостиво мое наиболее почтительное уважение».

После этого письма я увиделась с Императрицей на одном балу. Она сказала мне оставить рукопись в таком виде, в каком она была, но я продолжала ее для себя.

Немного времени после возвращения Их Величеств в Санкт-Петербург были высланы иезуиты. Этот суровый акт был вызван опасением совращения православных в католическую веру. Подозревали, что они старались обратить многих, особенно дам из общества, и Император был принужден принять соответственные меры. Это событие привело к тягостным последствиям для многих семейств, и той же причине я должна приписать очень заметную холодность, проявленную Императором по отношению ко мне. То некоторое внимание, которое он соизволил оказать моим детям и мне, я могу отнести только на счет его милостивого отношения к моему мужу. Весною Катишь Любомирская известила меня о приезде графини Ржевусской, немецкой кузины ее мужа. Я слыхала об ней уже давно и относилась к ней с особым уважением. Заря ее жизни прошла в тюрьме; она родилась во Франций и осталась там с матерью, которая была одной из жертв революционного варварства; она была лишена жизни после нескольких месяцев заключения 2). Ее дочь семи лет осталась одна на попечении тюремщика. Он плохо обращался с нею и отказывал ей даже в черном хлебе, составлявшем ее единственную пищу. Князь Любомирский, отец Розалии (имя графини), был на французской службе, но в это время не находился во Франции и не знал о судьбе, постигшей его дочь. Наконец он узнал о ней и потребовал ее. Лицо, взявшее на себя это поручение, приехало всего за три дня, как Розалию должны были поместить в воспитательный дом. Там бы она была потеряна навсегда.