Уильям Макнилл - Восхождение Запада. История человеческого сообщества

С этим вплотную связан и вопрос о том, кто принадлежит к цивилизации. Младенцы, очевидно, ей не принадлежат до тех пор, пока не получат свою социальную роль. А как быть с бедными и необразованными, роли которых по меньшей мере ограничены? А как быть с теми, кто живет в отдалении, кто подчиняется время от времени организующей силе центра, но в остальном остается чужим? А как все эти различные знания, обычаи и взгляды отдельных носителей цивилизации объединяются в более или менее единое целое? Утверждая реальность такого объединения, я использовал выражение «стиль жизни». Но эта метафора, взятая из истории искусств, всего лишь метафора, и она совершенно бесполезна на практике, поскольку стилистическую близость совсем не просто установить, если речь идет не о предметах искусства или иных материальных объектах, а об обычаях и взглядах.

Возможно, историку и не следует углубляться в этот вопрос. Если настаивать на точном определении терминов, то исследование тут же переродится в эпистемологические дебаты, и из этого лабиринта едва ли есть выход. Поэтому достаточно сказать, что цивилизации, несомненно, кажутся мне реальными образованиями, объединяющими значимыми связями миллионы людей на площади в миллионы квадратных километров в течение многих столетий. Но цивилизации — не единственные актеры на мировой исторической сцене, и в книге «Восхождение Запада» я недостаточно это подчеркивал. Позвольте мне сейчас попытаться полнее объяснить мое теперешнее видение вопроса.

Общий письменный канон и нормы поведения, оформленные в этом каноне, служат, вероятно, основой того, что мы понимаем под цивилизацией. Но не было еще такого, чтобы каждый имел доступ к этому канону. Высший класс, воспитанный в духе уважения к великим книгам, где указано, как должно вести себя людям, — вот слой, который в действительности определяет цивилизацию. Менее привилегированные слои разделяют его идеи в большей или меньшей степени, но никто в полной мере не является их воплощением — даже самый строгий моралист. Повседневная практика и здравый смысл дают определенную поблажку слабостям как отдельного человека, так и общественного слоя, тогда как низшие классы и маргинальные группы общества вырабатывают собственные местные моральные кодексы и практические нормы с учетом правил высшего класса, подчиняясь им, где это неизбежно, и оставляя за собой право придерживаться своих собственных обычаев, где это только возможно.

Однако для того, чтобы удерживать цивилизацию от распада, в ней должна существовать постоянная циркуляция новостей и их толкований между отдельными городами, регионами, социальными и этническими группами, составляющими социум. Непрерывная циркуляция этих сообщений необходима для поддержания связи во времени и пространстве между частями того единого целого, которое считается цивилизацией. Безусловно, можно видеть разные степени этой связи, и уровень общности характеристик понижается по мере продвижения к границам. Точные границы цивилизации на карте почти всегда будут произвольными, но «культурные градиенты» действительно существуют, и когда становится явно ощутимым резкий спад влияния некоей культурной традиции, такая географическая граница стиля жизни приобретает определенность, достаточную для практических целей.

Средства транспорта и связи имеют особое значение для передачи сообщений в рамках установившейся цивилизации — когда они меняются, меняется и протяженность границ данной цивилизации. При этом возникает новое явление: с усовершенствованием средств связи разные цивилизации начинают все чаще и сильнее влиять друг на друга, поскольку при этих условиях степень автономности и независимости отдельных цивилизаций начинает уменьшаться и новое космополитическое образование — то, что Валлерштайн называет «всемирной системой» [10] Immanuel Wallerstein, The Modern World-System, 3 vols. (New York, 1974-1988). , — начинает играть ключевую роль в дальнейшем историческом развитии. Этот процесс я довольно неуклюже попытался описать в главе IV и полностью игнорировал, рассматривая тысячелетия христианской эры до 1850 г.

Таким образом, наряду с ошибками главы IV, центральным методологическим недостатком моей книги можно считать тот факт, что несмотря на то, что в ней подчеркивается взаимодействие между цивилизациями, недостаточное внимание уделяется возникновению ойкуменической всемирной системы, в которой мы живем сегодня. Вместо того чтобы организовывать материал книги исключительно вокруг идеи расцвета сначала в одной, потом в другой отдельно взятой цивилизации, я должен был бы уделить внимание ойкуменическому процессу. Как надо было это сделать, пока неясно. Отдавая должное автономности отдельных цивилизаций (и всех прочих менее существенных и развитых мировых культур) за прошедшие два тысячелетия, нужно при этом дать описание возникающей всемирной системы, объединяющей все больше людей по разные стороны культурных границ.