Яков Бутович - Лошади моего сердца. Из воспоминаний коннозаводчика

Если я откровенно сознаю́сь, что рядом с Бураго я был ребенком в смысле знания экстерьера и пороков лошади, то что же сказать про большинство рысистых коннозаводчиков? Конечно, все они знали, что у лошади есть голова, ноги, шея, хвост, зад, спина; судили об этих частях лошади, указывая на плохую спину, свислый зад, тяжелую голову и прочие недостатки, которые видел и знал всякий, имевший мало-мальское отношение к лошади. Однако почти никто не знал названий всех частей лошади, полагая, что это дело ветеринара; о соединении костей, условиях движения знали также не все. Для большинства все эти жабки, сплинты, курбы, наливы составляли премудрость за семью печатями. Каким тогда путем эти столь мало сведущие лица вывели таких замечательных лошадей, кои все же родились у них в заводах? Я неоднократно задавал себе этот вопрос и полагаю, нашел на него ответ. Последние двадцать пять лет рысистое коннозаводское дело сосредоточилось преимущественно в руках богатейших людей страны, а им некогда, да и охоты не было специализироваться во всей совокупности знаний о лошади. Коннозаводчик – это тот же творец, и его работу я рассматриваю как заводское искусство, и только когда в одном лице соединялись два дарования, то есть творчество и знание, получались изумительные результаты.

Проработав у Бураго три с половиной месяца, я без излишней скромности скажу, что стал знать лошадь не только рысистую, но и всякую так, как надлежит ее знать. К сожалению, воспользоваться опытом на деле мне уже не удалось, ибо грянувшая в феврале 1917 года революция на долгое время сделала опытных и знающих людей никому не нужным балластом

В два месяца лошади были куплены, оттуда пошли на станцию Тутальскую и там погружены для отправки в Кирсанов. Я распростился с Бураго, сердечно благодарил его за теплое отношение ко мне и двинулся в обратный путь, в Россию. Назад мы ехали значительно скорее и благополучно прибыли в свой полк. Я сдал лошадей, команду и денежную отчетность, которая у Джамгарова оказалась в безупречном порядке; генерал Керн, поблагодарив меня за блестяще выполненное поручение, предоставил мне десятидневный отпуск, и я уехал в Прилепы. Я не был там почти полгода, и мое хотя бы кратковременное присутствие было больше чем необходимо.

Отдохнув в Прилепах и сделав здесь все необходимые распоряжения, я уехал в Москву, чтобы там повидаться с охотниками, побывать на бегу и продать лошадей. Кроме того, в Москве я хотел купить автомобиль, так как предполагал летом предпринять ряд экскурсий по старинным коннозаводским гнездам Тамбовской губернии. Автомобиль я купил очень удачно, хотя и заплатил дорого. Это была сильная машина последнего выпуска и одной из лучших автомобильных марок. Временно я оставил ее в Москве, с тем чтобы по первой моей телеграмме автомобиль был отправлен в Кирсанов.

О посещении старых дворянских гнезд я думал прямо-таки с трепетом. Я хотел издать небольшую книжку с описанием когда-то знаменитых барских усадеб, где родилось в свое время столько знаменитых орловских рысаков. Кроме того, я полагал, что именно здесь мне удастся найти много коннозаводской старины, то есть портреты лошадей, призовые кубки, а может быть, и переписку коннозаводчиков, и даже мемуары. Если бы мне удалось осуществить эту экскурсию, то вне всякого сомнения, помимо огромного удовольствия, я приобрел бы массу ценного исторического материала или по крайней мере снял копии с наиболее интересных документов. Я словно чувствовал, что после войны делать это будет уже поздно, что может грянуть революция и многие из этих исторических гнезд станут жертвой дикости крестьянских масс. К величайшему несчастью, оправдались мои худшие предположения: буквально все гнезда были подло и преступно разграблены и погибли в огне пожарищ.

Уже после революции до нас в Москве дошли сведения, что в Воронежской губернии крестьянами разграблен завод Охотникова, возможен и разгром имения. О заводе сожалеть не приходилось: он давно утерял свою ценность и превратился в завод упряжных лошадей, но мне было известно, что рядом, в Яковке, где жил и творил знаменитый коннозаводчик Василий Павлович Охотников, имелись ценности: портрет Шишкина, его заводские книги, письма старика Стаховича и многих других. Там же были десять-двенадцать портретов шишкинских рысаков кисти Сверчкова, копыто Соболя 1-го и прочее. Это был бесценный материал для коннозаводского музея, и я сам хотел ехать за ним. К сожалению, не мог. Тогда я вспомнил, что в Воронеже живет Бочаров, писатель по вопросам генеалогии и страстный лошадник. Кому же, как не ему, было дать поручение немедленно отправиться в Яковку и вывезти оттуда совместно с сотрудником воронежского губернского музея эти ценности? Но этот «историк», этот «страстный» любитель (позволю себе первое существительное и второе прилагательное взять в кавычки) и пальцем не пошевелил. Позднее я узнал, что Бочаров подмазывался к новой власти и писал революционные пьески в духе времени и ставил их в Воронеже. Тем временем крестьяне разнесли Яковку и порезали на онучи портреты Соболей и Горностаев. В грязных коровниках и свинарнях пропали портреты великих предков знаменитых рысаков! Крестьянство удивлялось добротности холста и его крепости, но что простительно темному, некультурному и безграмотному народу, то непростительно российскому интеллигенту. И хотя я не люблю говорить о людях дурно, но в этом случае не могу молчать! Бочаров был в фаворе у властей и легко мог выполнить наше поручение.