Филипп Матисзак - 24 часа в Древнем Риме

Сегодня Публий учится целый день, с перерывом на обед, завтра – только половину дня, так как будет нужен в мастерской, а послезавтра праздник. Тем временем Saxa vocant Itali mediis quae in fluctibus aras…

Пение школьников в базилике навевает этот стих на ум сенатору, пока он спешит на встречу с патроном. Тот факт, что Мамлий Аурелий Оффелла – тоже римский сенатор и поэтому формально считается одним из лордов мира, немного забавляет Оффеллу, и он ухмыляется.

Прямо сейчас Оффелла не ощущает себя никаким лордом. Дело в том, что Оффелла телом и душой принадлежит более старшему сенатору – Люцию Цейонию Коммоду. Именно Цейоний помог Оффелле попасть в сенат, когда он был просто относительно обеспеченным и амбициозным никем из Испании. Именно Цейоний заплатил огромные деньги за игры в амфитеатре, когда Оффелла выступал в роли эдила и резко поднялся по сенаторской лестнице. Именно Цейоний представил Оффеллу его малообеспеченной, но очень благородной жене, и именно Цейоний незаметно профинансировал большую часть ее приданого.

Было бы приятно думать, что Цейоний сделал все это только потому, что он был богатым человеком и филантропом, который поддерживал Оффеллу по доброте душевной и с тех пор заботился о нем из лучших побуждений. Но если бы это было так, Оффелла не спешил бы сквозь утренние толпы, чтобы выразить свое почтение человеку, которого он называет своим хозяином.

Выйди на середину и скажи нам: когда ты безмятежнее спал, сейчас или до того, как стал другом цезаря? Тотчас слышишь: «Перестань, ради богов, потешаться над моей душой. Ты не знаешь, какие терплю страдания несчастный я! Сон и не приходит ко мне, но другой придет и говорит, что он уже пробудился, он уже выходит. И вот – смятения, и вот – беспокойства».

Так, значит, когда ты увидишь кого-то низкопоклонничающим перед другим или льстящим вопреки своему представлению, его тоже смело называй несвободным, и не только если он ради жалкого обеда делает это, но и если ради провинции, и если ради консульства. Но тех ты называй мелкорабами, поскольку они ради чего-то мелкого делают это, а этих, как они и стоят того, – великорабами.

Так, значит, всякого, помешать кому и принудить кого зависит от другого, смело называй несвободным. И не смотри ты мне на его дедов и прадедов и не ищи купли и продажи, но если услышишь, как он изнутри и проникновенно говорит «господин», то, даже если перед ним шествуют двенадцать ликторов, называй его рабом.

И если услышишь, как он говорит: «Несчастный я! Какие терплю я страдания!», называй его рабом. Словом, если увидишь его оплакивающим, жалующимся, неблагоденствующим, называй его рабом в претексте.

Перед Оффеллой идут несколько телохранителей, которые прокладывают путь с помощью простого метода – толкая любого, кто задерживается в переулке или на дороге. Никто не возражает против этого, так как римляне соблюдают иерархический порядок, а Оффелла, очевидно, – очень высокопоставленный человек. Фиолетовая полоса на его тоге свидетельствует об этом, так же как и свита, которая идет позади него. Без сомнения, думает Оффелла, многие из тех, кто смотрит на эту процессию, завидуют ему, но скорее он сам завидует им.

Возможно, Оффелле было бы проще взять носилки, удобную подушку, уложенную на ящик, который несут на плечах шесть крепких рабов. Однако Оффелла знает, какая толпа бывает на улицах на рассвете, и знает, что дорога на носилках займет еще больше времени, чем пешком. Однажды, много лет назад, жена адмирала Клавдия застряла на своих носилках на столь же переполненной улице. В своем расстройстве она громко изливала свое разочарование в связи с тем, что ее муж – очень некомпетентный командир, который только что потерял флот и тысячи людей, – еще не убил достаточно римлян, чтобы проредить толпу. Ее жалоба была принята не очень хорошо.