«Повесть временных лет» является, вероятно, первым — и, во всяком случае, самым влиятельным — манифестом самостоятельности и самодостаточности возникающего пространства культурного взаимодействия между Карпатами и Уралом, Балтикой и Черным морем. Невозможно понять логику и своеобразие процессов политической и культурной самоорганизации на землях Северной Евразии без экскурса (хотя бы краткого) в синхронную историю соседних письменных земледельческих цивилизаций.
В 862 году н.э. только что взошедший на престол в Багдаде арабский калиф Мустаин признал князя Ашота из рода Багратидов патриком Армении, зависимой территории халифата в Закавказье. Армения (Армина) была названием одной из древнейших земель на периферии средиземноморско-ближневосточного мира, известной еще в 521 г. до н.э. как сатрапия (провинция) персидского царства Дария I. На этой территории с разнородным населением возникали и распадались политические образования, подчас подчинявшие себе отдаленные соседние земли или, в свою очередь, становившиеся объектами завоеваний. То, что и спустя более тысячелетия сохранилось представление об отдельности этой земли (будь то сатрапия Ахеменидов, наместничество Селевкидов или царство Великая Армения со II в. до н.э.), являлось результатом, в первую очередь, природно-географической локализации. В разные эпохи речь шла о территории, более или менее совпадающей с границами Армянского нагорья (восток современной Турции, западная часть Азербайджана и Ирана, юг Грузии и собственно Армения). Однако со временем «географический фактор» был переосмыслен как исторический и культурный: несмотря на изменяющиеся названия царств, смену господствующих языков и религий, жители региона привыкли думать об Армении как обособленной земле (территории с особым составом населения). Ее отдельность воспринималась теперь не столько в силу ландшафта и приспособленного к нему хозяйственного уклада, сколько потому, что она существовала «всегда» и уже превратилась в ключевой маркер на культурной карте обитателей Средиземноморья и Ближнего Востока. Новые провинции и царства начинали вписываться в эти культурно обусловленные «естественные» границы политического воображения, даже когда в результате военного противостояния территория Армянского нагорья оказывалась поделена между могущественными державами (как это произошло в VII−VIII вв. в результате противоборства Византии и Арабского халифата).
Поэтому неудивительно, что принадлежавшая халифату часть Армянского нагорья была выделена в отдельную провинцию. Назначение правителем представителя древнего местного рода Багратидов, которые утверждались наместниками и в пору византийского владычества, имело далеко идущие последствия. Политическая логика оказалась в плену пространственного воображения: с точки зрения калифа, Ашот служил халифату, но с точки зрения региона выглядело так, что представитель местного аристократического рода получил дополнительную санкцию на власть от самого калифа. Экспансионизм честолюбивого правителя Армении стал причиной отправки уже в 863 г. карательной экспедиции против Ашота, однако войска халифата (точнее, подчиненных ему соседних с владениями Ашота эмиратств) были разбиты. В 875 г. области вокруг города Ани в Закавказье подчинились власти Ашота Багратида, а спустя десять лет и Багдадский калиф, и Византийский император признают Ашота царем самостоятельного Анийского царства, занимающего буферное положение между двумя соперничающими империями. Появление самостоятельного христианского царства на территории халифата в Закавказье было частью общего процесса нарастания децентрализации халифата Аббасидов. К началу IX в. местные династические режимы возникают во всех провинциях, даже в непосредственной близости от Багдада. Фактически независимой династией становятся к 875 г. и Саманиды — персидские правители Центральной Азии, под властью которых находились древние культурные центры Хорасана и Мавераннахра: Мерв, Бухара, Самарканд, Хорезм, Фергана.
Название самой северной провинции халифата в Центральной Азии — Мавераннахр(араб. — «заречье») — подчеркивает фундаментальность географических факторов в определении границ исторических регионов, но также передает определенную перспективу наблюдателя в культурном пространстве местной ментальной географии. Со времен завоевательного похода Александра Македонского, эллинизировавшего культуру Центральной Азии, территорию к северу от Амударьи называли Трансоксиана, что значит то же самое: земли на другом берегу реки с точки зрения южанина (см. карту). И действительно, долгие столетия не существовало альтернативного взгляда «северянина» как представителя иной стабильной и достаточно универсалистской культуры: к северу от плодородной Ферганской долины и Сырдарьи начинались пустыни и степи, населенные кочевыми племенами. У кочевников было свое представление об окружающем мире, в том числе и о манившей своими богатствами Трансоксиане/Мавераннахре, но не было желания и возможности сделать это знание доступным за пределами локального сообщества. Таким образом, в IX веке земли Саманидов находились в сфере старого «южного» культурного мира, а не «Северной Евразии», пока еще не существующей как социальное пространство.
Читать дальше