Лев Бердников - Дерзкая империя. Нравы, одежда и быт Петровской эпохи

Миних гордился одержанными им победами и не был чужд самовозвеличивания. «Русский народ, – писал он, – дал мне два титула: “столпа Российской империи” и “сокола” со всевидящим оком». Однако, как полагают военные историки, в спланированных Минихом военных операциях проглядывают и плохая под-готовка, и провалы в разведке, и пассивная тактика, и неукоснительное следование ошибочному догмату о сплошном боевом порядке. Приходится признать, что фельдмаршалу недоставало творческого нестереотипного мышления, того новаторства в организации военных действий, каким прославят впоследствии русское оружие великие полководцы Петр Румянцев-Задунайский и Александр Суворов-Рымникский. Кроме того, все победы Миниха по существу не имели никаких результатов для России: союзная Австрия вступила с Турцией в переговоры и заключила с ней сепаратный мир в Белграде, а 7 октября 1739 года к этому унизительному миру вынужден был присоединиться и Санкт-Петербург. Почти все завоеванное Минихом пришлось отдать, казалось бы, поверженному противнику. Однако сам фельдмаршал за действия в войне получил орден Святого Андрея Первозванного, звание подполковника лейб-гвардии Преображенского полка и золотую шпагу, осыпанную бриллиантами. Он домогался своего назначения гетманом Украины, но императрица вежливо отклонила его прошение.

Одним из характерных проявлений его непомерной претензии на исключительность было стремление выделиться даже своим внешним видом – он настойчиво примерял на себя броскую одежду франта. Причем Миних тщился быть именно щеголем-галломаном, тем, кого в Европе называли тогда петиметром. Его отличало и особое куртуазное поведение. Вот что писала о 52-летнем графе находившаяся тогда в России леди Джейн Вигор (Рондо): «Все его движения мягки и изящны. Он хорошо танцует, от всех его поступков веет молодостью, с дамами он ведет себя как один из самых галантных кавалеров этого двора и, находясь среди представительниц нашего пола, излучает веселость и нежность». Но тут же англичанка сбивается и говорит уже о фальши «томных взоров» и искусственности Миниха. «Искренность – качество, с которым он, по-моему, не знаком», – вдруг добавляет она. Все это свидетельствует о ненатуральности манер фельдмаршала. Не случайно кто-то из придворных сострил по его поводу: «Видеть не-уклюжие потуги этого немца порхать, как петиметр, равносильно тому, как наблюдать за танцующей коровой».

Однако страсть к щегольству стала настолько органичной частью его сознания, что, казалось, он привносил ее в другие сферы своей жизнедеятельности. Речь, таким образом, может идти о характерной для Миниха психологии щеголя. Позднее И. А. Крылов сформулирует своего рода кредо петиметра – «прельщаться и прельщать наружностью». Миниху было свойственно не только внимание к собственной внешности. Любовь к «наружному» – помпе, внешним эффектам – отличала все его поступки. Его адъютант генерал Манштейн, говоря о событиях ноября 1740 года, когда гвардейцы Миниха арестовали ночью регента Э. И. Бирона в Зимнем дворце, свидетельствовал, что временщика вполне можно было схватить днем, когда тот находился без охраны. Тогда фельдмаршал не подвергал бы себя и своих людей ненужному риску. Однако Миних, любивший, чтобы все его предприятия совершались с некоторым блеском, избрал самые затруднительные средства.

Его отчаянное желание войти (точнее, стремительно ворваться) в мировую историю не напоминало ли потуги разодетого в пух и прах волокиты вломиться в общество прекрасных дам? А это его чрезмерное увлечение все новыми и новыми должностями, чинами, регалиями разве не схоже со стремлением франта пополнить свой гардероб очередным модным костюмом?

Самохвальство Миниха особенно рельефно проявилось в Риге, где по повелению графа некоторые ворота и бастионы были переименованы в его честь. Анне Иоанновне пришлось издать специальный указ, восстанавливавший прежние названия и порицающий самодеятельность фельдмаршала.

Его тщеславие не знало границ. Рассказывают, что однажды он заказал выгравировать свой портрет и, получив первый оттиск, отправил его граверу, чтобы тот начертал на нем такие слова: «Тот, кто будет походить на Миниха, будет воистину велик; он будет героем, другом людей, совершенным политиком и безупречным христианином».

И в собственной семье он был сущим тираном – все родные должны были беспрекословно исполнять его прихоти, и никто не смел проявлять даже тени неудовольствия. Он, например, любил во время еды класть сахар решительно во все блюда, даже в соленую рыбу, причем заставлял домочадцев и гостей делать то же самое и очень сердился, если кто ему перечил. Рассказывают, как-то один молодой офицер знатного рода не внял Миниху, предложившему подсластить кусок телятины. «У нынешней молодежи дурные вкусы, – гневно сверкнул очами фельдмаршал, – мы-то, старики, знаем толк в доброй еде!»