Лев Бердников - Дерзкая империя. Нравы, одежда и быт Петровской эпохи

По словам историка, письмо может служить «свидетельством уровня интересов Елизаветы и ее круга», чьи помыслы «были поглощены развлечениями, модами, любовными похождениями». Добавим, что отношение этих дам к предметам любви вполне укладывается в знакомую крыловскую формулу: «Прельщаться и прельщать наружностью, менее всего помышлять о внутреннем».

Во времена Анны Иоанновны фаворитом Елизаветы стал камер-паж Алексей Шубин, которого императрица, дабы досадить очаровательной кузине, приказала в 1732 году сослать на Камчатку. Сохранились стихи цесаревны, оплакивавшие потерю:

Подобные самодельные вирши литератор Казимир Валишевский назвал «стихами императорскими», имея в виду их подчеркнуто дилетантский характер. Сомнительно, однако, что, читая их, «мы теперь можем почувствовать всю глубину ее искреннего чувства», как выразился современный историк Евгений Пчелов. При всем своем дилетантизме эти стихи искусственны и являют собой своеобразную контаминацию мотивов канонической французской элегии и русского фольклора.

После удаления Шубина новым лицом, приближенным к цесаревне, стал сын малоросского пастуха, певчий придворного хора Алексей Разумовский, в котором ее «поразила его красота более чем его голос». Их связь была длительной, и привязавшаяся к нему ветреная Елизавета впоследствии, возможно, даже вступила с ним в морганатический брак; впрочем, как отмечает наш современник Анатолий Мадорский, это «не могло препятствовать ее другим любовным увлечениям». Наряду с мимолетными сердечными избранниками, число коих весьма велико, фаворитами красавицы были, иногда в одно и то же время, Иван Шувалов и Никита Бекетов, о которых мы еще расскажем.

В отношении Елизаветы ко всем своим галантам (в том числе и бывшим) поражает ее завидная широта, вызванная, по-видимому, благодарностью за доставленные ей минуты счастья. Так, став самодержавной императрицей, она произвела Бутурлина в генерал-аншефы (в 1742-м), подполковники элитного лейб-гвардии Преображенского полка (в 1749-м), наградила орденом Святого Андрея Первозванного (в 1751-м), фельдмаршальским жезлом (в 1756-м), пожаловала титулом графа (в 1760-м). Нарышкин получил должность действительного камергера (в 1741-м), гофмаршала (в 1749-м), обер-егермейстера (в 1757-м) и Андреевскую звезду с лентой (в 1760-м). Возвращенный из сибирской ссылки Шубин стал генерал-майором и майором родного лейб-гвардии Семеновского полка. Но, пожалуй, более всех был обласкан Разумовский, сделавшийся графом, обер-егермейстером, андреевским кавалером, подполковником лейб-гвардии Конного полка, капитаном-поручиком лейб-гвардии, фельд-маршалом и т. д.

Страсть Елизаветы Петровны к роскоши и щегольству, долгое время искусственно сдерживаемая в царствование не благоволившей к ней Анны Иоанновны, а также в правление Анны Леопольдовны, развернулась вполне после ее восшествия на российский престол. «Дамы тогда были заняты только нарядами, – вспоминала о дворе Елизаветы Екатерина II, – и роскошь была доведена до того, что меняли туалет по крайней мере два раза в день… Игра и туалет наполняли день».

Тон при этом задавала сама императрица-щеголиха – обладательница пятнадцати тысяч платьев, тысяч пар обуви, сотен отрезов самых дорогих тканей. Она и сама переодевалась по семь раз на дню, и своим придворным наказала являться на бал или куртаг каждый раз в новом платье (по ее приказу гвардейцы даже метили специальными чернильными печатями одеяния гостей – чтобы впредь в старых костюмах показываться не смели!). А поисками самых модных вещиц для государыни были озабочены не только в России, но и за границей. Все парижские новинки сперва доставлялись во дворец; монархиня отбирала понравившееся, расплачивалась с поставщиками весьма скупо (вопреки укоренившейся за ней славы транжиры), и только после этого они получали право продавать оставшееся простым смертным. И не дай бог нарушить сие правило: одна ослушница, некая госпожа Тардье, была за это арестована – в гневе императрица была страшна!

Необыкновенная красавица в молодости, она страдала стойким комплексом нарциссизма; как сказал о ней историк, Елизавета «не спускала с себя глаз». Впрочем, ее обаянием были покорены все: «Хотелось бы смотреть, не сводя с нее глаз, – восторгалась своей порфироносной «тетушкой» Екатерина II, – и только с сожалением их можно было оторвать от нее, так как не находилось ни одного предмета, который бы с ней сравнялся».