Марк Алданов - Страна политического убежища

Это письмо имело полный успех. «Через месяц или полтора тугой на уплату петербургский первой гильдии купец Николай Романов, устрашенный конкурсом и опубликованием в "Ведомостях", уплатил, по высочайшему повелению Ротшильда, незаконно задержанные деньги с процентами и процентами на проценты, оправдываясь незнанием законов, которых он действительно не мог знать по своему общественному положению. С тех пор мы были с Ротшильдом в наилучших отношениях».

Так Герцен, один из очень немногих изгнанников, остался в эмиграции богатым человеком. Это имело для него, помимо самых приятных последствий, и некоторые неприятные: он стал среди эмигрантов предметом зависти, порою и ненависти, подвергался нападкам: «социалист, но деньги очень любит!». Не обходилось даже без вымогательств. Разумеется, виноваты в этом были лишь отдельные люди. Но Герцен перенес раздражение чуть ли не на всю эмиграцию. В своем громадном большинстве она занималась честным трудом; в конце концов работу нашли почти все - в Англии люди умирают от голода лишь в самых редких случаях. Среди видов труда, который находили эмигранты, были и казавшиеся смешными московскому барину (а в Герцене барин сидел до конца его дней). Он не то чтобы над этим потешался, - избави Бог! Но несколько страниц, написанных об эмигрантской бедноте, Герцен мог бы выпустить из «Былого и дум» - хотя бы потому, что по весьма случайной воле судьбы он был богатый человек: сытый голодного не разумеет.

Поселился он в Лондоне прочно, надолго, хотя отлично знал и предупреждал единомышленников о том, что «Англия - плохая союзница революции». По-видимому, он любил британскую столицу и уж, во всяком случае, считал ее лучшим местом для умственной работы. «Нет города в мире, который бы больше отучал от людей и больше приучал к одиночеству, как Лондон. Кто умеет жить один, тому нечего бояться лондонской скуки». В действительности он жил там не «один» и нисколько не скучал: дом его был всегда полон людей, и работы у него было множество. Для политической работы тоже не было тогда в мире лучшей страны, чем Англия.

Многие из выдающихся эмигрантов, несомненно, подпали под влияние английской культуры и английских учреждений. Кошут прямо это говорит; для него британский парламентский строй стал едва ли не идеалом политического строя вообще. Мадзини тоже горячо полюбил Англию. В конце концов англичане оценили его если не как писателя, то как на редкость благородного человека, как выдающегося политика, наконец, как одного из самых блестящих собеседников в мире (американский политический деятель, сенатор Карл Шурц, знавший его в молодости, говорил, что наиболее блистательные собеседники, которых он когда- либо знал, были Мадзини, Бисмарк и знаменитый американский судья Уэнделл Холмс). В конце своих дней Мадзини писал: «In England friendships are slow and difficult to make; but they are more sincere and durable than elsewhere and proved in action than in words... Nor shall I ever forget it while I live, nor ever prefer without a throb of gratitude the name of the land which became to me almost as a second country» [7] «В Англии дружеские отношения завязываются медленно и трудно, но они искреннее и прочнее, чем где бы то ни было, и подтверждаются делом, а не словами. Покуда я жив, я не забуду и не смогу без трепета благодарности произносить название страны, ставшей для меня почти второй родиной» (англ.). . Думаю, что такие эмигранты, как он и как Кошут, тоже оказали благотворное действие на английское общественное мнение: Англия несомненно выиграла от того, что их приютила.

Разумеется, нельзя утверждать, что под влияние британского свободного строя подпали все эмигранты. На таких людях, как Маркс или Бакунин, оно едва ли могло отразиться. Быть может, срединную позицию занимает Герцен. Он, так сказать, по долгу революционной службы продолжал ругать то, что называется буржуазной демократией. Но в последние годы жизни он в сущности уже был просто человеком независимо-либерального образа мыслей. Меньше он говорил о русской крестьянской общине и об особом будущем русского народа; все больше ценил достижения свободных стран, в первую очередь именно Англии. Еще поругивал лондонский «Таймс» за направление, но не мог без него обойтись. Ругал мировое «мещанство», но восторгался некоторыми его учреждениями, как, например, независимым английским судом. Как большинство эмигрантов Герцен до своего приезда в Англию почти никогда в свободных странах не жил. Воздух свободной страны на нем постепенно отразился.

Так было и впоследствии. Я сам имел возможность в этом убедиться на многих примерах. Убеждаюсь в этом и сейчас в Соединенных Штатах. Американские социалисты (имею в виду преимущественно выходцев из России - они, наверное, исключения не составляют) продолжают относиться вполне отрицательно к капиталистическому строю. Но они неизмеримо умереннее русских социалистов, воспитавшихся в России до 1917 года, и неизмеримо больше дорожат достижениями свободы в «буржуазном» смысле этого слова. Так действовала на приезжих и атмосфера прежней Франции. Действие британской политической машины оказывалось еще сильнее. Покойный друг мой Николай Чайковский за четверть века своего пребывания в Англии превратился из крайнего, близкого к анархистам человека в чрезвычайно умеренного социалиста, почти не отличавшегося от левых британских либералов. Думаю, что сейчас впечатление от Англии в этом смысле еще усилилось. Я не знаю и не могу судить о том, как в настоящее время работает английская военная машина, но английская политическая машина работает изумительно. В разгар самой страшной войны в истории в Англии полная свобода печати, всецело покоящаяся на внутренней дисциплине британских журналистов, на их сознании своего патриотического долга и своей ответственности перед родиной. Одновременно в Англии безостановочно и прекрасно работает парламент, почти никогда не вредя стране и правительству и очень часто оказывая им огромные услуги. Это вещь почти невероятная.