Элла Сагинадзе - Реформатор после реформ - С.Ю. Витте и российское общество. 1906–1915 годы

В этой связи ценным мне представляется свидетельство того, что репутация Витте как кандидата на высшую власть, противопоставляемого царю, распространилась и в простонародной среде, уже после его отставки. В частности, один из последователей секты иоаннитов [236] – отставной матрос В. Горобцов, объявивший себя «пророком», – в 1909 году проповедовал среди крестьян Херсонской губернии о скором конце света. В апокалипсическом сценарии в ряду главных персонажей упоминался и Витте: «Царь Николай Александрович будет убит, ‹…› затем царем будет граф Витте, а антихристом – граф Толстой [одна из самых ненавистных для иоаннитов общественно значимых фигур. – Э.С. ]» [237]. Можно утверждать, что эта репутация министра, подкапывающего царский трон, была довольно устойчивой, а соответствующие слухи ходили в разных слоях общества.

Возвращаясь к слухам о юдофильстве Витте, замечу, что не только правые были убеждены в особых симпатиях Витте к еврейству. В телеграмме от 21 октября 1905 года черниговский раввин отчаянно просил лидера еврейской общины в Петербурге, Д.Г. Гинцбурга, «умолить Витте» прекратить погромы, продолжающиеся уже более пяти дней [238]. Эти полные драматизма строки свидетельствуют о том, что и некоторые еврейские деятели в критический момент ждали от Сергея Юльевича поддержки и защиты. Примечательны также воспоминания одного из участников еврейской депутации к Витте, оказавшегося неприятно удивленным, когда вместо содействия они получили от премьер-министра холодный прием: «…мы распрощались с ним под тяжелым чувством» [239]. Общественное мнение, очевидно, переоценивало возможности премьера: на сегодняшний момент исследователями доказано, что имперская администрация, во-первых, не организовывала еврейские погромы, а во-вторых, не имела достаточных ресурсов для их предотвращения [240].

В 1905 году в общественном мнении возродился не только антисемитизм, но и германофобия. Это не могло не отразиться на отношении к Витте. Граф С.Д. Шереметев, узнав об издании Манифеста 17 октября, записал в своем дневнике: «Видно, что Царь и его временщик, оба не русские,[выделено в источнике. – Э.С .] оба сошлись, ненавидя друг друга!» [241]Граф Шереметев был сторонником старых порядков и не приветствовал произошедшие перемены, по крайней мере темп и масштабы осуществляемых преобразований [242].

Издатель «Нового времени» А.С. Суворин, недовольный «нерешительностью» Витте, не преминул в одном из «Маленьких писем» уже в декабре 1905 года уязвить премьер-министра напоминанием о его происхождении. Статья намекала на благосклонность к Сергею Юльевичу Вильгельма II: «Но, может быть, граф Витте хочет уходить? Ему хорошо: он сядет в вагон и уедет в Берлин. Германский император примет его с распростертыми объятиями, тем скорее, что у графа Витте больше немецкой души, чем русской» [243]. Связь Витте с немецким императором обыгрывалась и в цитируемом выше «Акафисте» А.В. Амфитеатрова: «Радуйся, Вильгельма II интимный друже…» [244]

И все же «немецкая» тема была во время первой российской революции менее востребованной, чем «еврейская». По-видимому, это объясняется широко распространенными представлениями об органической связи еврейства с революционным движением. Германофильская же репутация графа обогатилась новыми подробностями и приобрела причудливые формы в годы Первой мировой войны.

Министр, словно пытаясь отвести от себя эти обвинения, уже после своей отставки убеждал Суворина, что в тех обстоятельствах у него не было иного выбора: «Этот немецкий или жидовский хирург Витте, хотя с трясущейся рукой, при самой антигигиенической обстановке был вынужден (ибо его к этому призвали, дабы затем предать) отрезать из организма разложившиеся наросты, дабы устранить заразу во всем организме. Без боли и крови на поле боя операций не бывает» [245]. Предугадывая и опровергая предъявляемые ему обвинения, в письме реформатор дословно цитировал своих оппонентов. Он очень болезненно относился к своей репутации «революционера» и человека, силой навязавшего России ограничение самодержавия, и, уже находясь в отставке, упорно стремился оправдаться, защищая собственную точку зрения на страницах печати [246].

Интересными для прессы в 1905–1906 годах стали и личные особенности Витте, характерные приметы его внешности, манеры. С особой язвительностью черносотенцы высмеивали новый, графский титул Витте. В очередном номере «Виттовой пляски» было помещено объявление: «Желают по сходной цене купить подержанные графские (настоящие) манеры. Там же дешево продаются желающим министерские портфели [намек на попытку Витте пригласить общественных деятелей в свой кабинет. – Э.С. ] и остатки совести. Главный почтамт. Под литеры С.Ю. В. с графской короной» [247].