Элла Сагинадзе - Реформатор после реформ - С.Ю. Витте и российское общество. 1906–1915 годы

Новая политическая ситуация активизировала юдофильскую репутацию Витте, причем при трактовке революции как продукта «еврейского заговора» этот мотив в отношении сановника сделал его очень уязвимым для критики «справа». В декабре 1905 года граф Л.Л. Толстой (сын писателя Л.Н. Толстого) отправил императору письмо, в котором прямо назвал главного виновника волнений:

Витте – враг России. Витте – великое, величайшее зло нашего времени. Так думаю я, и так думают десятки тысяч русских людей. ‹…› Было бы несправедливо утверждать, что Витте один всему виной. Но справедливо то, что он – враг, поневоле, может быть, но враг наш. ‹…› Его близкая связь с евреями, его близорукость и незнание общества, его политика ‹…› все это всем обществом русским жестоко осуждается. Мой отец сказал недавно: «Все это наделали евреи». Я прибавил к этому: «С позволения Витте, женатого на еврейке» [225].

Примечательно, что в травле, направленной против премьер-министра, как и в период его руководства финансами империи, использовалось имя супруги сановника. Листок «Виттова пляска» отводил издевательским нападкам на Витте значительную часть своих редакционных полос. К примеру, в первом номере газеты было помещено «объявление», скрытый смысл которого легко мог понять каждый читатель:

На французском театре теперь дается новая пьеса – «La loi du pardon». В ней жена вновь избранного французского депутата мечтает:

– Вот теперь мой муж депутат; а потом, года через два, будет министром; а там – премьером, а там – Феликсом Фором… [президент Французской Республики в 1895–1899 годах. – Э.С .]

В эту минуту из первых рядов кресел раздалось восклицание:

– Да это Матильда!

Весь театр огласился хохотом и рукоплесканием.

Не угадаете ли, чему аплодировали и смеялись? [226]

Тема «президентства» сановника поднималась в «Виттовой пляске» на протяжении всего периода ее издания. Так, в феврале 1906 года в газете было помещено очередное «объявление»: «“Виселица или президентство?” Новая интересная игра, очень опасная. Дает уроки приезжий из Америки акробат» [227]. Ошибка в «узнавании» героя этого объявления также была практически невозможна.

Близость Витте к еврейству являлась одним из основных мотивов черносотенных изданий:

Центральный орган черносотенцев – «Русское знамя» – уже в феврале 1906 года открыто заявил: «Сейчас русские честные люди, любящие Россию, хлопочут у государя, чтоб он скорей согнал с президентского места главного врага русского народа и главного помощника жидовского с его жидовкою женой» [229]. «Русское знамя» придерживалось радикальных позиций, проводя откровенно шовинистические идеи. Большую поддержку, в том числе и финансовую, оказывало этим партиям правительство: взгляды черносотенцев встречали сочувствие во властных кругах [230].

Верил ли Николай II слухам об изменнических планах премьер-министра и его посягательстве на высшую власть в государстве? А.П. Извольский утверждал позднее, что имел основания ответить на этот вопрос положительно [231]. Надо полагать, в этом после отставки убедился и сам граф [232].

По свидетельству Спасского, узнав от своего секретаря, как активно правые муссируют тему его «президентства», Витте заявил: «Злобные, глупые скоты!» [233]Нет никаких причин подозревать Витте в амбициях стать «президентом Российской республики», поскольку он был убежденным монархистом. Мысль о незыблемости самодержавия как единственно верного для России пути политического развития была одной из навязчивых идей российского общества на рубеже XIX–XX веков. Современный исследователь Ф.У. Вчисло убедительно показал: сановник всю жизнь находился под обаянием этих мечтаний [234]. Даже если расценивать Манифест 17 октября как ограничение самодержавия, нельзя забывать, что он готовился не без ведома и согласия царя.

Впрочем, причины подозрений в посягательстве Витте на императорский трон крылись не только в личных качествах премьер-министра или императора Николая II, но и в особенностях российской политической культуры. На протяжении долгих веков характер верховной власти в России определялся в терминах неограниченного самодержавия. C одной стороны, российские правители остро нуждались в талантливых государственных деятелях, способных проводить реформы. С другой стороны, когда такие чиновники появлялись, властители начинали тяготиться ими, опасаясь, что те заслоняют императора, ставят под угрозу принцип самодержавия. Поэтому императоры устраняли таких сановников, демонстрируя способность управлять единолично. В этом смысле весьма показателен пример крупнейшего государственного деятеля первой трети XIX века – М.М. Сперанского. Александр I, недовольный самостоятельностью министра и смелостью его преобразовательных проектов, заявлял в приватной беседе, что Сперанский «подкапывался под самодержавие». Как справедливо заметил исследователь А.Л. Зорин, подобная формулировка скорее была призвана оправдать удаление Сперанского, нежели отражала реальное положение вещей [235].