Ян Гросс - Золотая жатва. О том, что происходило вокруг истребления евреев.

Другой крупный политик лондонского лагеря, Ежи Браун, который по поручению правительства ликвидировал аппарат Делегатуры (представительства), за что был прозван «последним делегатом», представил в июле 1945 г. очень схожую оценку:

<���…> в сельской местности и в местечках сегодня нет места для еврея. В течение последних шести лет в Польше сложилось (наконец-то!) польское положение вещей, ранее не существовавшее, и в его сферу целиком отошла провинциальная торговля, посредничество, поставки, кустарное производство <���…> и всякое ремесло. Эти молодые крестьянские сыновья и бывший городской пролетариат, которым раньше пользовался еврей, — озлобленный элемент, упрямый, жадный, почти что лишенный всяких крупиц морали в торговле, превосходящий евреев храбростью, инициативой и подвижностью. <���…> Эти массы на этих территориях не отступят. Нет такой силы, которая бы их оттеснила [156] Libionka D. Kwestia żydowska w Polsce… S. 41–57. .

Через десять лет после войны чтение воспоминаний еще одного видного деятеля лондонского подполья, Стефана Корбоньского, вызвало бурную реакцию Ярослава Ивашкевича. В дневнике от 4 апреля 1956 г. он отмечает: «Исправляю неточности и пишу на полях: ужасающее чтение. <���…> Потрясает недальновидность и глупость этого субъекта. Ни одной широкой мысли, ни одной политической идеи» [157] Iwaszkiewich J. Dzienniki 1956–1963. Warszawa: Czytelnik, 2010. S. 64. . А тремя днями позже он записывает короткий разговор с Марией Домбровской по поводу той же книги. « Я : Знаешь, меня поражает уровень книги Корбоньского. Она : Так и должно быть. От таких людей нельзя ждать, чтобы они находились на уровне — только на вертикали. Я : Что ты имеешь в виду? Она : Уровень — это мы. Хотя у некоторых из нас нет вертикали» [158] «А чтоб тебя, баба, черти побрали», — так кончает эту запись разговора задетый Ивашкевич, которому писательская среда ставила в вину чрезмерное приспособленчество по отношению к коммунистическим властям (Ibid, s. 67). В оригинале труднопереводимая игра слов: poziom — уровень, горизонт; pion — отвес, вертикаль, сектор (экономики), а также пешка. — Прим. перев. .

Для нас острое словцо Домбровской должно служить напоминанием, что действительность времен оккупации нельзя понять, не учитывая этическую сторону человеческого поведения. Многие люди, оставившие свидетельства о тех временах, хорошо это понимали — например, уже цитировавшийся Ян Карский. Другим чрезвычайно проницательным очевидцем того времени был Казимеж Выка. И о том, что отмечают Кнолль и Браун, он писал совсем в ином тоне:

Центральным психо-экономическим фактом в годы оккупации остается несомненное исчезновение из сферы торговли и посредничества миллионной массы евреев <���…> [и] инертное и автоматическое стремление польской стихии занять место, оставленное евреями. <���…> Разве формы, в которых произошло это вытеснение, и способ, каким наше общество желало и желает этим воспользоваться, были моральны и приемлемы? Хотя бы я отвечал только за себя и не нашел никого, кто бы меня поддержал, — буду повторять: нет, стократно нет. Эти формы и эти надежды были постыдными, аморальными и низкими. Кратко говоря, экономическое и моральное отношение среднего поляка к трагедии евреев выглядело так: немцы, убивая евреев, совершили преступление. Мы бы так не сделали. За это преступление немцы понесут кару, немцы замарали свою совесть, но мы-то — мы-то получили выгоду и будем получать ее и дальше, не бередя совесть и не пачкая руки в крови. Трудно найти более мерзкий пример морали, чем такие представления в нашем обществе. <���…>

Способы, которыми немцы ликвидировали евреев, ложатся на их совесть. Но реакция на эти формы ложится на нашу совесть[выделено автором. — Я.Г. ] Золотой зуб, вырванный у трупа, всегда будет кровоточить, даже если никто уже не будет помнить его происхождение [159] Wyka К. Życie na niby. Kraków: Towarzystwo Autorów i Wydawców Prac Naukowych Universitas, 2010. S. 291–293. .

Подводя итог, следует помнить, что в конечном счете еврейская собственность, которой завладело во время оккупации население польских городов и деревень, осталась в его руках, поскольку евреи во всей Европе, в том числе и в Польше, были истреблены немцами. Часть коренного населения активно включилась в процесс грабежа; большинство же смотрело на происходящее с удовлетворением. Но хотя, в первую очередь, таким образом был использован случай, предоставленный исторической конъюнктурой (т. е. нацистами), следует признать: когда случай подвернулся, им воспользовались без особого сопротивления.