Александр Федулин - Отечественная история IX—XIX вв.

Приводимые данные опровергают довод о колоссальном численном перевесе союзнических войск над русской армией. Другое дело, что военная система России не обладала мобильным мобилизационным потенциалом. На случай наихудшего сценария развития событий у русских царей имелось старое средство – обращение с призывом о создании народного ополчения. Тем не менее в армию за период Крымской войны было призвано 1 млн 45 тыс. рекрутов и ратников. В то же время существенные проблемы с мобилизацией испытывали Англия и Франция. Англичане были вынуждены пойти на рискованные меры, ослабив гарнизоны Мальты и Гибралтара.

По единодушной оценке, лучшую степень готовности к Крымской войне из прочих военных подразделений Российской империи обнаруживал Черноморский флот. Строгие и разумные порядки, заведенные в нем М.П. Лазаревым , позволили сформировать высокопрофессиональный кадровый состав.

Как правило, советские авторы акцентировали внимание на проявивших себя в Крымскую кампанию пороках российской военно-феодальной системы. Но при сравнении с союзническими армиями обнаруживалось, что аналогичные проблемы имелись и в войсках передовых европейских государств. Например, отмечалось, что российское командование к началу военных действий в Крыму не имело даже пригодной карты южного побережья полуострова. Но и у союзников отсутствовала картография Крыма, хотя они, а не русские избрали театр боевых действий.

Союзнические армии во время войны столкнулись с массовым дезертирством. Из призванных в британские войска дезертировали 25%, а у французов – 10% солдат. У английского солдата был несравненно более калорийный пищевой рацион, чем у русского. Но, как и последний, он подвергался довольно сильной муштре. Повальный характер в британской армии имело пьянство. По оценке одного из английских историков: «Привычка солдат к пьянству воспринималась общественностью как профессиональная болезнь». Процветал средневековой обычай покупки офицерских должностей. Стоимость места в элитных частях равнялась целому состоянию. Такого рода офицеры могли неделями не появляться в подведомственных частях.

Клише советской историографии стало указание на то, что русскому парусному флоту противостояли пароходы союзников. Данные по диспозиции Балтийского и Черноморского флотов в годы Крымской войны свидетельствуют, что паровые суда также находились на вооружении крепостнической России. На Черном море имелось четыре паровых фрегата и 10 пароходов, на Балтийском море – 27 пароходов. У союзников паровых судов было больше, но они также не превосходили численность парусников, оставаясь тактически подчиненными им в боевых операциях.

Русская армия была закалена в непрекращающихся войнах. Храбрый кавалерийский генерал Я.П. Кульнев в свое время так сформулировал военную парадигму мышления русского дворянства: «Матушка Россия тем хороша, что все-таки в каком-нибудь углу ее да дерутся».

Отнюдь не во всех аспектах вооружения и подготовки русская армия уступала противникам. В частности, апробированные в Крымскую компанию русские гальванические мины академика Б.С. Якоби были более совершенными, чем западноевропейские образцы. Мины иностранного поставщика русской армии Нобеля принципиально уступали в поражающем действии русским образцам. В 1855 г. на вооружение севастопольского гарнизона поступила первая партия револьверов системы кольт производства Тульского завода. Но ее хватило лишь для оснащения незначительной части офицерского состава. В самом предверии войны Великий князь Константин Николаевич развернул программу реорганизации парусного флота в паровой. России не хватило всего нескольких лет для перевооружения. Таким образом, крепостная система не являлась непреодолимым препятствием к модернизации военно-морского флота. В отдельных областях военного дела крепостная Россия была вполне конкурентоспособна в сравнении с капиталистическими государствами Запада.

Общепризнанным мнением историков является признание просчетов российской дипломатии в определении позиций европейских государств в будущем конфликте. Предвидеть удалось лишь политический курс бонапартистской Франции, тогда как в отношении Англии и Австрии были допущены ошибки. Преувеличивалась степень традиционной вражды Англии и Франции и считалось, что некоторые симпатии англичан к конституционной монархии Людовика Филиппа на империю Наполеона III не распространялись. Предполагалось, что благодарственные чувства Австрии к России за подавление в 1848 г. венгерской революции гарантируют по меньшей мере ее нейтралитет.