Жан-Пьер Баблон - Генрих IV

Шарлотта, свет моих очей,

Мой перл, терновый мой венок!

Алькандр безмерно одинок

И слезы льет в тиши ночей.

Осаждаемые Алькандром родственники были готовы на любые сделки: в феврале коннетабль и герцогиня Ангулемская начали процедуру расторжения брака Шарлотты. Король даже готовил похищение принцессы с помощью Кэвра, но нечаянно сорвавшееся с губ признание королеве было немедленно передано нунцию, и от плана пришлось отказаться.

Дело принцессы осложнялось делом принца Конде. Поначалу застигнутый врасплох, Мадрид быстро понял выгоду, которую можно извлечь из любви короля. Теперь, когда дело Генриетты д'Антраг больше не могло быть предметом судебного разбирательства, следовало использовать принца Конде и признать его престолонаследником вместо незаконнорожденного дофина. Принца пригласили в Милан к графу Фуентесу, заклятому врагу Франции. Бегство запахло изменой. Французские министры часто обсуждали эти обстоятельства с посланцем эрцгерцогов Пекиусом в поисках компромисса. Пекиус опасался, что целью, поставленной перед французскими войсками, является вторжение в Нидерланды и Брюссель для захвата принцессы. Жаннен был убежден, что «если принять меры в отношении принцессы, то будет вырвана самая болезненная заноза, и это даст возможность все уладить». Вилльруа был более прозорливым: «Война будет не из-за принцессы, а из-за принца. Король берется за оружие, потому что его племянника хотят сделать орудием для разрушения его королевства».

Однако король еще долго колебался: «Мы движемся скачками и ежесекундно меняем планы», — пишет он в марте голландскому посланнику в Париже. «Мы хотим и не хотим, действуем и не действуем», — заключает в апреле герцог д'Эпернон. Генриха действительно беспокоило общественное мнение. То, что: вельможи и военачальники мечтают о победоносной кампании, понятно, но что думает о предстоящей войне страна, крестьяне, ремесленники, купцы? То, что гугеноты призывают к войне, чтобы остановить экспансию католицизма в Германии и выступить против испанского империализма, естественно, но что думает об этом подавляющее большинство французских католиков, которые с изумлением видят, как христианнейший король вступает в союз с протестантами Германии и Голландии? Что думает об этом папа, что думает европейская общественность в тот час, когда турки угрожают христианству? Не измена ли это гугенотского волка, проникшего в католическую овчарню, чтобы истребить стадо?

Более того, не затевается ли эта европейская война, чтобы удовлетворить старческий каприз? Повсюду злословили о новой Троянской войне и новой Елене. В данном случае Парис был милее Менелая, потому что являлся законным мужем.

Генрих знал, что эта война непопулярна. Иезуит Гонтье на проповеди в его присутствии сказал напрямик: враг стремится уничтожить мир, и этот враг — протестант, «огромный Голиаф». Истребите все это племя при вашем дворе, изгоните этих бунтовщиков, которые под личиной верности вас околдовывают, чтобы все погубить. Подобные дерзости вывели из терпения короля, и он в конце января решил запретить проповедовать в приходах, а только «при дворе и в его присутствии», но отец Котон буквально вырвал у него разрешение произносить проповеди во время поста, и буйства возобновились: «Клянусь Богом, Сир, — заявил д'Орнано королю, — если бы какой-нибудь иезуит в Бордо проповедовал в моем присутствии то, что проповедовал Гонтье в присутствии Вашего Величества, я бы приказал его утопить».

Но отец Гонтье не был одинок. Нунций Убальдини упрекал короля в демонстрации военной силы. Генрих забылся до такой степени, что заявил: он хочет вернуть принцессу и сделает это, и никто не сможет ему помешать, даже сам «наместник Бога на земле». В феврале он принял испанского посла Иниго де Карденья. «Государь, я здесь по поручению короля Испании, моего господина, чтобы спросить у Вашего Величества, почему вы вооружаете такую большую армию, и не против него ли?» Король опять вышел из себя, он напомнил об участии испанцев в заговоре Бирона, графа Овернского, а теперь Конде. «Я закрываю доспехами свои плечи и голову, чтобы сокрушить тех, кто меня разгневает». — «Так что же мне передать своему королю?» — «Передавайте все, что хотите».

В конце концов решение было принято. Король развязывал войну. Наместники получили приказ вернуться в свои провинции: Гиз — в Прованс, Белльгард — в Бургундию. Ла Форс был обязан следить за Пиренеями и держал наготове армию для вторжения в Испанию. Ледигьер, недавно получивший жезл маршала Франции, вернулся в Дофине и стал во главе итальянской армии. Он готовился войти в Пьемонт, где должен был ждать 12–15 тысяч солдат, которых король пришлет ему с Бассомпьером и Креки. На месте они должны встретить отряды граубюнденцев и пьемонтскую армию. Цель — оккупировать Милане, где Фуентес спешно укреплял города, которым предстояло первыми принять на себя удар.