Марк Курлански - Гавана. Столица парадоксов

Леонардо Падура однажды признался, что поддерживал «годами отношения любви-ненависти» с покойным писателем. Он называл музей, которым стал дом Хемингуэя, «декорацией, построенной посреди жизни для того, чтобы увековечить смерть». Писатель Абилио Эстевес, чья семья, когда он был маленьким, ездила в этот дом несколько раз в год, говорит, что в нем чувствовалась «атмосфера похорон», как и во всех музеях.

У меня здесь возникло полностью противоположное ощущение: вуайеристическое. Ты ползаешь по чужому дому, пока хозяина нет, хотя он может вернуться. Гавана старается сохранить ощущение, что Хемингуэй до сих пор жив. В 2015 году я слышал, как итальянские туристы спрашивали у гида в комнате 511, куда ушел писатель. По всей видимости, они очень огорчились, узнав о его смерти.

С наступлением социалистических времен «Эль-Флоридита» стала государственной собственностью. Бар был наглухо отгорожен от улицы, кондиционер с шумом гонял холодный воздух, несмотря на необходимость экономить электроэнергию. И конечно, больше в нем не собирались толпы.

Когда я заходил в «Эль-Флоридиту» в 1980-е годы, там работали бармены, помнившие, как подносили Хемингуэю дайкири без сахара, которые они предлагали под названием «Папа». У них хватало времени на болтовню со мной, поскольку посетителей было мало. Один бармен, Антонио Меилан, вспоминал писателя как «доброго и приятного человека», который всегда заказывал двойной дайкири без сахара, только пил и никогда не ел в ресторане. Но, несмотря на воспоминания Меилана, многие биографы Хемингуэя рассказывают, как писатель устраивал ужины в дальней комнате.

В мое время изогнутый дальний обеденный зал специализировался на лобстерах [59] Название «лобстер» используется чаще для ракообразных из семейства омаров, но в данном случае имеются в виду обитающие в Карибском море лангусты. , но гостей здесь принимали редко. Лобстер, langosta , очень крупное тропическое ракообразное, которое ловят на южном побережье Кубы, использовался государством для заработка твердой валюты, а потому этот деликатес был предназначен исключительно для иностранцев. Ресторанам для местных не разрешалось готовить лобстеров. В «Эль-Флоридите» лобстеров приносили официанты в смокингах — последние отблески иной эпохи.

В «Ла-Бодегите-дель-Медио», расположенной глубже в Хабана-Вьеха, не водилось ни лобстеров, ни смокингов. Как и «Эль-Флоридита», «Ла-Бодегита» считалась «хемингуэевским» местом, но к тому времени, когда писатель зачастил в Гавану, его вкус тяготел к публике в смокингах (хотя сам он часто одевался небрежно, в грязную гуайаберу [60] Гуайабера (гуаябера) — национальная кубинская мужская рубашка. — Примеч. перев. и шорты), и сколько он времени на самом деле здесь проводил — большой вопрос.

Среди записей, оставленных на стене «Ла-Бодегиты», в рамочке красуется фраза, написанная аккуратным почерком Хемингуэя:

Насколько пьян он был, когда это писал? Писал ли он это вообще? Почерк выглядит чересчур идеальным. Когда я только начал бывать в «Ла-Бодегите», ею, своей старой бодегой, хоть она и принадлежала государству, продолжал управлять Анхель Мартинес, пожилой и почти слепой. Мы никогда не обсуждали аутентичность этой записки, но о самом писателе разговаривали. Мартинес обожал Хемингуэя; в конце концов, он же был кубинцем. Особенно сильно он любил «кубинскую» повесть «Старик и море».

Мартинес мог цитировать целые пассажи из книги на испанском. Но о Хемингуэе в «Ла-Бодегите» говорил: «Я думаю, он приходил сюда всего три-четыре раза. Чаще он бывал во „Флоридите“. Сюда он заходил, выпивал мохито, фотографировался и отправлялся во „Флоридиту“, чтобы там сделали куда больше снимков».

Хемингуэй не любил мохито, поскольку не любил сахар. В «Эль-Флоридите» он мог заказывать дайкири без сахара. Это огорчало кубинцев, считающих, что во все надо класть побольше сахару. Многие делали вывод, что, наверное, у писателя диабет, но он открыто рассказывал о своих многочисленных болячках и ни разу не упоминал о диабете. Просто он не любил сладкое.

Если в Гаване ты просишь напиток без сахара, бармен обычно заметит: «Будет невкусно». Но, спасибо Хемингуэю, никто в «Эль-Флоридите» не возражает против дайкири без сахара.

В «Ла-Бодегите» есть еще один знаменитый автограф, вероятно подлинный. Эррол Флинн нацарапал: «Лучшее место, чтобы напиться». Так оно и есть.