Иван Мошляк - Вспомним мы пехоту...

Дежуривший у пулемета солдат, заметив нас, вытянулся и уже хотел было скомандовать «Смирно!» и отдать рапорт, но я жестом остановил его.

Пошли по траншее. Отрыта она была на совесть. Но еще не в полный профиль. Землянки для личного состава перекрыты бревнами в два наката и тщательно замаскированы. Мне понравилась основательность сооружений. Немало сюда вложено солдатского труда.

Иначе и быть не должно. Война — это не только мужество, храбрость, боевая выучка, творческая мысль военачальников, но и грандиозный труд. Миллиарды кубометров земли были переброшены солдатскими руками за время войны. И оплачивался этот грандиозный труд сохраненными жизнями. Существует ли плата выше? Каждый командир, если он настоящий командир, чувствующий ответственность за жизнь своих подчиненных, никогда не проявит ложного милосердия по отношению к солдату и, как бы тот ни устал, заставит его зарыться в землю.

Видимо, комбат-3 был из таких.

Мы с Антоновым остановились около ближайшей землянки, вход в которую был завешен плащ-палаткой. Из землянки доносились громкие веселые голоса.

— Ну как дела, Васек? Получил от своей Маши письмецо? — слышался сочный молодой баритон. — Что пишет? Смотри, брат, как бы она не того… — Слова эти были встречены дружным хохотом. Когда он затих, послышался другой голос, чуть хрипловатый, возможно от простуды:

— Да что вы, товарищ капитан, она у меня не из таких. Пишет, что ждет не дождется, когда фашистов расколотим, когда домой вернусь.

— Да я шучу, Васек, шучу… Чтобы такого гвардейца-молодца да променять на какую-нибудь тыловую крысу — да ни в жизнь! Получила она мое послание о том, как ты при взятии Харькова геройствовал?

— Так точно, товарищ капитан. Вот и привет вам передает.

— Ну, спасибо. Будешь писать, передай и от меня.

Антонов кивком указал на вход в землянку, приглашая войти. Шепнул:

— Сентюрин… Он всегда с солдатами.

Мы вошли. Со света в землянке показалось темновато. В ней было накурено и тесно. Человек десять бойцов расположились на нарах, в центре сидел молодой капитан, большелобый и широкогрудый, светлый шатен с удлиненными синими глазами, которые он чуть щурил, будто прицеливался. «Красавец парень», — невольно подумал я.

Увидев нас, капитан вскочил (ростом он оказался под потолок, и ему пришлось ссутулиться, чтобы не упереться головой в бревна наката), вслед за ним поднялись и солдаты. Прозвучала команда «Смирно!».

— Товарищ командир дивизии, — обратился капитан ко мне, — командир третьего батальона капитан Сентюрин. Разрешите обратиться к командиру полка?

— Обращайтесь.

Сентюрин отдал Антонову рапорт и, четко повернувшись, стал в сторону, как бы приглашая нас пройти в глубину землянки, к нарам.

Мы сели, я знаком показал, чтобы сели и остальные. Стоять остался один комбат. Я оглядел солдат и, желая снять напряженность, которая всегда возникает в присутствии начальства, спросил:

— Кто же тут Васек?

Лицо Сентюрина порозовело: понял капитан, что мы слышали его шутливый разговор с солдатами.

Встал среднего роста боец лет двадцати пяти. На груди медаль «За отвагу», орден Славы III степени, желтая нашивка за ранение.

— Я, товарищ полковник. Рядовой Петров Василий Васильевич.

— Да вы сядьте, сядьте. Может, расскажете, Василий Васильевич, как действовали при взятии Харькова?

Боец замялся.

— Да я… не знаю… Пустяки, товарищ полковник.

— Он у нас, товарищ полковник, скромный, — послышался из темного угла чей-то бойкий голос. — Он только перед фрицами нахальный…

Бойцы заулыбались. Выручил Петрова комбат.

— Товарищ командир дивизии, рядовой Петров лично уничтожил десять гитлеровцев, взял в плен офицера.

— Рад иметь в дивизии таких бойцов, — сказал я.

Посидев, поговорив с солдатами, теперь уже в сопровождении командира батальона, отправились дальше.

В тот же день мы с Антоновым побывали во 2-м батальоне, которым командовал капитан Данько. Черноволосый украинец с бархатными выразительными глазами и соболиными бровями вразлет, Данько был из тех, кто приковывает взгляды девушек.

— Где вы набрали таких красавцев комбатов — один к одному? — шутливо заметил я Антонову. — Их к медсанбату близко подпускать нельзя.

— Насчет этого они, товарищ командир дивизии, скромники. Ну а насчет остального хваты. Оба вояки храбрые, командиры отличные. Мне с обоими действительно повезло.

В последующие дни я посетил 184-й полк, которым командовал подполковник Петр Степанович Луценко, и 186-й полк подполковника Петра Алексеевича Диденко. То, что дивизия была потрепана в окружении, потеряла командира, позволяло предположить некоторый упадок духа у личного состава, но мои беседы с рядовыми и сержантами показали обратное. Настроение у всех было боевое, бодрое, солдаты сознавали свою силу и готовились громить фашистов. Хорошее настроение сказывалось и в той домовитости, с какою был оборудован передний край. Большой умелец наш солдат. Из ничего он сделает умывальник, печурку, баню, сушилку для портянок. Обязательно выберет подходящее место, где можно собраться с товарищами, покурить, поговорить о доме, близких людях, рассказать смешную байку.