Коллектив авторов История - История гражданской войны в СССР. Том 1 [Подготовка Великой пролетарской революции (от начала войны до начала октября 1917 г.)]

«Мы еще не подготовлены для конституционного правительства. Николай и Витте виноваты в том, что Дума существует, а тебе она принесла больше забот, чем радостей» [32] Там же, стр. 224. , вспоминала царица в 1915 году, настаивая на смене Николая Николаевича.

Дело, однако, было не в «старых грехах» великого князя. Сам Николай Николаевич был недалекого ума. Граф Витте писал о «большом» Николае, что «он уже давно впал в спиритизм и, так сказать, свихнулся» [33] Витте С. Ю. Воспоминания. Том II, Москва, Госиздат, 1923 г., стр. 33. . Да и сам царь отзывался о нем в одном из писем к царице мало почтительно:

«Мы вплотную поговорили о некоторых серьезных вопросах и, к моему удовольствию, пришли к полному согласию по тем, которые затронули. Должен сказать, что когда он один и находится в хорошем расположении духа, то он здоров — я хочу сказать, что он судит правильно» [34] Переписка Николая и Александры Романовых. Том III, Москва, Госиздат, 1923 г., стр. 103. .

Может быть, тот факт, что великий князь «не совсем здоров», и делал его для буржуазии приемлемым кандидатом в конституционные монархи. Сыграло свою роль и участие Николая Николаевича в опубликовании манифеста 17 октября. Так или иначе в дворцовых кругах считали, что «большого» Николая буржуазия противопоставляет «маленькому». Царица не раз писала мужу:

«Никто теперь не знает, кто император, — ты должен мчаться в Ставку и вызывать туда министров, как будто ты не мог их видеть здесь, как в прошлую среду. Кажется со стороны, будто Николай все решает, производит перемены, выбирает людей, — это приводит меня в отчаяние» [35] Там же, стр. 255. . В придворных кругах по сообщению царицы «некоторые осмеливаются называть Николая Николаевича Николаем III» [36] Там же, стр. 355 . Известие о предполагаемой смене главковерха вызвало огромную тревогу в буржуазных кругах. Председатель Думы умолял царя не принимать на себя верховного командования. 12 августа 1915 года Родзянко написал доклад в очень резких и повышенных тонах. 18 августа Московская городская дума, приняв резкую резолюцию против правительства, обратилась одновременно к великому князю Николаю Николаевичу «с выражением чувств доверия». Но эти выступления только подтвердили подозрения двора. 23 августа царь опубликовал манифест о смене Николая Николаевича, а 3 сентября распустил Государственную думу. Вот как сухой протокол передает картину роспуска Думы:

«Заседание открывается в 2 часа 51 минуту пополудни под председательством М. В. Родзянко.

Председатель. Объявляю заседание Государственной думы открытым. Предлагаю Государственной думе стоя выслушать высочайший указ. (Все встают.)

Товарищ председателя Государственной думы Протопопов. «Указ Правительствующему сенату. На основании ст. 99 Основных государственных законов повелеваем: занятия Государственной думы прервать с 3 сентября сего года и назначить срок их возобновления в соответствии с указом нашим, Правительствующему сенату 11 января 1915 года данным, не позднее ноября 1915 года в зависимости от чрезвычайных обстоятельств. Правительствующий сенат не оставит к исполнению сего учинить надлежащее распоряжение. На подлинном собственною его императорского величества рукой подписано: «Николай». В царской Ставке 30 августа 1915 года».

Председатель. Государю императору «ура!» (Долго несмолкаемые крики «ура».) Объявляю заседание Государственной думы закрытым. (Заседание закрывается в 2 часа 53 минуты пополудни)» [37] Государственная дума. 4-й созыв. IV сессия. Стенографический отчет. Петроград, 1915 г., столбец 1207–1208. .

В две минуты все было кончено. Вчера еще буржуазные депутаты требовали от царских министров ухода, а сегодня сами покорно кричали «ура» тем, кто выгонял их.

Родзянко.

Карикатура Кукрыниксы.

Дальше «бунта на коленях» буржуазия не пошла. Однако положение резко изменилось во второй половине 1916 года, когда полностью развернулись противоречия, вызванные и обостренные войной.

Удары войны оказались для России особенно разрушительными. Прежде всего сказалась слабая подготовленность страны к мировой войне. Техническая отсталость русской военной промышленности проявлялась во всех последних войнах. В крымской (1854 г.) Николай I выставил против англо-французской коалиции армию, в которой значительная часть солдат была вооружена кремневыми ружьями. На обучение солдата стрельбе полагалось лишь 10 боевых патронов в год, однако и они отпускались только на бумаге. Оборонительные укрепления в Севастополе разваливались от сотрясения поставленных на них пушек. В русско-турецкой войне 1877 года генералы, исходя из того, что «огнестрельное оружие отвечает самосохранению, холодное — самоотвержению», снабдили дальнобойную винтовку Бердана прицелом только на 600 шагов. Генералы оправдывали свою бездарность старой поговоркой: пуля — дура, штык — молодец. Русские войска терпели огромный урон от турецкого огня, тогда как для турок огонь противника приносил мало вреда. Такое же положение было в артиллерии. Военная промышленность еще в 70-х годах снабжала артиллерию медными пушками со слабым зарядом и небольшой начальной скоростью снарядов. Турецкая армия была вооружена стальными пушками, изготовленными на заводах Круппа. Столкнувшись с армией далеко не передовой страны, а только обученной и вооруженной передовыми странами, Россия Александра II, как и империя Николая I, обнаружила всю гнилость своей военной силы и социально-экономической системы.