Коллектив авторов - Мир в ХХ веке

Во-вторых, в центре Европы, прежде всего в Италии и Германии, родились (на почве усталости и разочарования исходом войны и революционных выступлений) массовые социальные движения нового, а именно фашистского типа. В них слились воедино националистический радикализм и воинственная враждебность как к демократии, так и к “марксистским” рабочим организациям.

В-третьих, сама дилемма “революция-реформа” меняла свой характер. В Советской России, и это отметил Ленин, постреволюционная реформа стала не просто передышкой после незавершенного штурма, а и новой формой социальной эволюции . “Не ломать старого общественно-экономического уклада, торговли, мелкого хозяйства, мелкого предпринимательства, капитализма, — писал он, — а оживлять торговлю, мелкое предпринимательство, капитализм, осторожно и постепенно овладевая ими… Совершенно иной подход к задаче. По сравнению с прежним, революционным, это — подход реформистский”. Впрочем, Ленин прибавил к этому новаторскому для него заявлению существенные ограничения: 1) нэп — лишь частичное и временное отступление революционных сил; 2) в международном масштабе сохраняется положение, что “эпоха буржуазного парламентаризма кончилась”, а потому 3) в капиталистическом мире “фундаментом революционной тактики” и “азбукой” остается слоган, что “реформы есть побочный продукт революционной классовой борьбы пролетариата” [17] Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 44. С. 222, 228. .

В-четвертых, в западноевропейском коммунистическом движении стало складываться понимание того, что в странах развитого капитализма подвод масс к социалистической революции серьезно затруднен более сложной, чем в России, классовой структурой общества. Капитал обладает здесь значительными политическими и организационными резервами, а потому нужен поиск своеобразных путей, отличных от российского. Так, в трудах руководителя и идеолога итальянских коммунистов Антонио Грамши пробивалась мысль, что при отливе революционной волны на первый план выдвигаются задачи защиты социальных и демократических завоеваний от наступления реакции, угрозы фашизма и новой войны. Через проблему гегемонии и идею “демократического интермеццо” открывался подход к созданию широкого антифашистского блока [18] См.: Григорьева И.В. Исторические взгляды Антонио Грамши. М., 1978. . Однако коммунисты в целом лишь с откатами и запозданием усваивали родившуюся в Германии тактику единого рабочего фронта, так что у социал-демократов, тоже недооценивших опасность фашизма, были основания сомневаться в их искренности. Недавно проведенные нами исследования в архивах Коминтерна убедительно показали, что в 1923 г. российские вожди Коминтерна (уже без Ленина) предприняли авантюрную попытку с помощью русского “военно-политического десанта” извне форсировать германскую революцию. После естественного провала такого “германского Октября”, Зиновьев и Сталин объявили социал-демократию то ли “крылом фашизма”, то ли его “близнецом”. Такая левосектантская, догматическая установка, растоптавшая идею единого рабочего фронта, надолго укоренилась в коммунистическом движении.

В программе Коминтерна, принятой VI конгрессом в 1928 г., несмотря на ряд более гибких, чем прежде, формулировок, Сталин и Бухарин декларировали, что только одни коммунисты владеют научным пониманием перспектив прогресса и только мировая революция, насильственное ниспровержение капитализма и мировая диктатура пролетариата способны освободить человечество. Были оставлены без внимания заявление Льва Троцкого, что “режим Сталина все дороже обходится партии и международной революции”, вывод, что СССР нужна “вторая, дополнительная революция”, как и критика Троцким хвастливых утверждений Сталина, будто социализм в СССР уже близок к осуществлению. Вскоре Николай Бухарин был снят с работы в Коминтерне, и у Сталина, избавившегося от оппозиции, были окончательно развязаны руки.

1929 год вошел в историю как год начала “великой депрессии”, или мирового экономического кризиса на Западе и одновременно как год “великого перелома” в СССР, ознаменовавшего не только победу “сплошной коллективизации” деревни, а и вступление в преддверие “сталинской эры”.

В Германии, пострадавшей от кризиса сильнее других стран, усилилось революционное брожение. В результате там сложились, однако, условия, благоприятные вовсе не для социальной революции, а для ее диаметральной противоположности — легального прихода к власти фюрера фашистского движения Адольфа Гитлера и его партии. Нацисты объявили этот акт “национальной революцией”, но он был гораздо более похож на превентивную контрреволюцию . Жестокий диктаторский режим, установленный в 1933 г., упразднил парламентаризм и демократию, взял курс на мобилизацию всех ресурсов страны для милитаристского реванша и внешней агрессии.