Коллектив авторов - Мир в ХХ веке

Главными препятствиями были, с одной стороны, пагубная конфронтация между революционерами и реформистами, а с другой — возникновение противовеса организованному рабочему движению в виде массовых движений фашистско-националистического типа. Хотя последние создавали все более очевидную угрозу не только обоим рабочим течениям, а и демократии вообще, преодолеть взаимное недоверие, прочно укоренившееся в сознании и менталитете не только вождей, но и широких рабочих масс, не удавалось. “Примиренцы” из обоих лагерей вскоре просто выпадали из движений.

Сталинские представления о “ триаде ” по-прежнему жестко предписывали СССР и мировому пролетариату роль гегемона всех прогрессивных социальных и политических движений, а революция безоговорочно всегда предпочиталась реформе. Хотя для революционного оптимизма не было реальных оснований, Сталин в январе 1934 г., как раз накануне годовщины прихода Гитлера к власти, в Отчетном докладе на XVII съезде ВКП(б) утверждал: “идея штурма зреет в сознании масс — в этом едва ли может быть сомнение”. Он рекомендовал поэтому рассматривать победу фашизма в Германии “не только как признак слабости рабочего класса и результат измен социал-демократии”, но и “как признак слабости буржуазии” [20] Сталин И.В. Соч. Т. 13. С. 292–294. .

Между тем в мировом общественном мнении уже назревал известный сдвиг. Когда болгарский коммунист и деятель Коминтерна Георгий Димитров одержал на судебном процессе о поджоге рейхстага в Лейпциге великолепную моральную победу над вождями германского фашизма, развернулась мощная международная кампания, вынудившая освободить оправданных судом коммунистов. Избранный в апреле 1934 г. членом руководства Коминтерна, Димитров в беседе со Сталиным и в переписке с ним высказал ряд конструктивных соображений о необходимости пересмотра тактики компартий, прежде всего их отношения к социал-демократии [21] Коминтерн и идея мировой революции. Документы. М., 1998. С. 58–61. .

Понадобилось, впрочем, более года, пока VII конгресс Коминтерна в июле-августе 1935 г. смог принять решения, которые сами коммунисты охарактеризовали потом как стратегический поворот в их политике [22] См.: Лейбзон Б.М., Шириня К.К. Поворот в политике Коминтерна. М., 1975. . Вместо традиционного призыва к мировой революции пролетариата на первый план были теперь выдвинуты лозунги борьбы против фашизма за демократию, тактика единого рабочего фронта, антифашистского народного фронта, антиимпериалистического фронта в колониальном мире. Этой же цели служили и принятые антивоенные резолюции. Секретными остались в них пункты о работе коммунистов в буржуазных армиях и флотах.

Как выяснилось из документов архива Коминтерна, руководитель делегации ВКП(б) в ИККИ Дмитрий Мануильский еще в январе 1935 г. считал, что пакты о едином фронте во Франции или Греции — дело временное, ибо “мы будем приближаться к монопольному (!) руководству рабочим движением”. Надо ли удивляться, что старейший лидер Социнтерна Фридрих Адлер сразу после конгресса Коминтерна расценил его решения не как “принципиальный поворот к признанию демократии в капиталистических странах”, а всего лишь как допущение коммунистами новой, “более эластичной тактики” [23] Коминтерн и идея мировой революции. С. 61. .

В марте 1936 г. Сталин дал интервью американскому журналисту Рою Говарду. На прямой вопрос, отказался ли СССР от своих планов мировой революции, Сталин, не моргнув глазом, заявил: “Таких планов и намерений у нас никогда не было”. — Но ведь Вы понимаете, господин Сталин, — продолжал Говард, — что почти весь мир долгое время имел другое представление”. — Сталин: “Это является плодом недоразумения”. Комментируя этот лицемерный ответ, главный идеолог мировой революции Лев Троцкий, оставшийся верным этой идее до последнего дыхания, заметил, что Сталин мог бы добавить: “Ваше трагикомическое недоразумение состоит в том, что Вы принимаете нас за продолжателей большевизма, тогда как мы являемся его могильщиками” [24] См.: Троцкий Л. Преданная революция. М., 1991. С. 168–169. .

Позитивные сдвиги после VII конгресса Коминтерна проявились в создании в 1935 г. во Франции левобуржуазного правительства Леона Блюма, опиравшегося на Народный фронт. Еще значительнее была начальная стадия Национально-революционной антифашистской борьбы в Испании (1936–1939 гг.), когда правительства Народного фронта добились поначалу больших успехов в отражении фашистского мятежа генерала Франциско Франко. Однако доверие к коммунистам все больше подрывала чудовищная практика сталинско-ежовского террора, который распространился и на зарубежных коммунистов и достиг в 1937 г. невиданного размаха и жестокости.